Шустрый уличный торговец попытался всучить ему соломенную шляпу. Девочка, по виду школьница, предложила купить букетик цветов, сказав, что деньги пойдут на нужды местного монастыря. Затем он увидел бармена Роберто.

Опустив голову, тот торопливо пересекал площадь с озабоченным видом опаздывающего человека.

— Добрый день, Роберто!

Вздрогнув, бармен поднял голову, нервно улыбнулся и пробормотал ответное приветствие. Он было ускорил шаг, но Эшли схватил его за запястье и увлек под пальмы. Там, не видимая с дороги, притаилась маленькая беседка, где курортники могли укрыться от палящего полуденного солнца, отдохнуть и выпить ледяного лимонада.

Роберто пытался вырваться; но Эшли крепко держал его. В глазах бармена застыл испуг.

— Синьор, умоляю вас… Ради бога! Я опаздываю на работу. Пожалуйста, отпустите. Чего вы от меня хотите?

В беседке Эшли завернул ему руку за спину, а кулак второй, свободной руки вогнал под подбородок. Роберто дернулся, Эшли еще сильнее вывернул руку, бармен сдался и обмяк.

— Если ты еще раз дернешься, — вкрадчиво проворковал Эшли, — тебе еще долго придется обходиться одной рукой. Понятно?

— Конечно, конечно! — в ужасе пролепетал бармен.

— Вчера ты передал мне несколько слов, Роберто. Предупредил меня, что я могу взять то, что мне принесут, но не доверять посыльному. Я заплатил тебе пять тысяч лир. Теперь меня интересует: кто просил тебя поговорить со мной?

Роберто дрожал от страха. Эшли чувствовал, как часто стучит его сердце.

— Кто тебя просил?

— Я… я не знаю этого человека, синьор.

— Ты лжешь. — Эшли чуть дернул вывернутую руку а кулаком задрал подбородок Роберто, пережимая его гортань. Раньше он никогда не прибегал к подобным методам, но сейчас на карте стояла его жизнь. И другого способа заставить заговорить Роберто не было. — Кто этот человек? Как его зовут?

— Он… он не назвался, синьор. Я никогда его не видел. Должно быть, он из Неаполя. Он сказал, что я должен передать, и дал мне конверт с десятью тысячами лир.

— Что еще?

— Он… он дал мне телефонный номер.

— Какой номер? — В возбуждении Эшли вновь дернул вывернутую руку, и Роберто взвизгнул от боли. — Говори!

По этому номеру я должен был позвонить, если вы уйдете из отеля сообщить время ухода и имя вашей спутницы.

— И ты это сделал?

— Да, синьор.

— Когда?

— Как только вы ушли с ее сиятельством.

— Какой номер?

— Я я забыл его синьор.

— Вспомни!

— Э, Сорренто 673.

— Что-нибудь еще?

— Нет, синьор, ничего! Больше ничего, клянусь матерью и могилой отца!

— Зачем он просил передать мне ничего не значащие слова?

— Я… я не знаю, синьор!

— Подумай.

— Чтобы, чтобы посеять между вами недоверие.

— Спровоцировать ссору?

— Он на это рассчитывал.

— Ты должен был доложить об этом?

— Да, синьор.

— Если ты лжешь Роберто.

— Синьор пожалейте меня! Я клянусь, что рассказал всю правду.

Тогда Эшли отпустил его, и бармен поплелся прочь, массируя плечо. Журналист не винил его во всех смертных грехах. В эти тяжелые для Италии времена человек редко задумывался над этикой поступка, приносящего десять тысяч лир, необходимых для того, чтобы накормить жену и детей.

Эшли одернул пиджак, поправил галстук и задумчиво зашагал к бару, притулившемуся за бензоколонкой на другой стороне площади. Купив жетон, он прошел к телефону-автомату. Набрал 6-7-3. Раздались гудки, сменившиеся мужским голосом: «Слушаю! Вилла Орнаньи».

Эшли повесил трубку и вышел из бара. От асфальта мостовой и стен домов тянуло жаром, но он дрожал от холода, как человек, только что заглянувший в собственную могилу. Вернувшись в отель, Эшли увидел у парадного подъезда голубую «изотту» и пикап, в который носильщики под наблюдением шофера в темно-синей униформе укладывали чемоданы. Управляющий отеля почтительно прощался с Козимой и Орнаньей. Таллио Рацциоли и Елена Карризи о чем-то переговаривались, держась чуть в стороне. Эшли приветствовали кивками и вежливыми улыбками. Его приход ускорил церемонию расставания, и две минуты спустя они сидели в «изотте», Козима и Орнанья — на переднем сиденье, Таллио и Эшли позади, Елена между ними.

Орнанья осторожно вырулил на площадь, замелькали дома, переулки, и скоро большая машина вырвалась на шоссе, ведущее на запад, к оконечности полуострова. Они откинули верх «изотты», ветер ерошил волосы и приятно обдувал лица; листья обрамляющих дорогу олив безжизненно повисли, стрекотанье цикад перекрывало урчание мощного мотора. Небо сияло голубизной, а за серыми холмами с укрывшимися меж них рыбацкими деревушками синело море.

Орнанья пребывал в отличном расположении духа. Машину он вел быстро и уверенно. С его лица, отражающегося в зеркале заднего обзора, не сходила улыбка, и он то и дело указывал на остающиеся позади достопримечательности. Постепенно разошлись и остальные, за исключением Елены Карризи, застывшей, как статуя, между Эшли и Таллио.

Наконец они свернули на узкую, мощенную булыжником дорогу и подъехали к высоким железным воротам, встроенным в каменный забор и украшенным гербами дома Орнаньи. Герцог нажал на гудок, и сгорбленный седенький старичок с морщинистым лицом затрусил к воротам, открыл их и подошел, чтобы поцеловать руку своего господина. Орнанья улыбнулся и дружески потрепал его волосы. Затем отпустил сцепление, и «изотта» поползла вверх, к вилле.

Здание поразило Эшли. Почему-то он ожидал увидеть одну из белых квадратных коробок со слепыми стенами и мавританскими нишами, часто встречающихся на Капри. Вместо этого он оказался перед тремя этажами великолепного барокко, с причудливыми балконами и резными дверьми, широкой террасой и мраморной балюстрадой, зеленой лужайкой, уходящей к апельсиновым садам и оливковым рощам. Вековые сосны поднимались над крышей. Клумбы радовали глаз разноцветьем.

Орнанья выключил двигатель, двери раскрылись, им навстречу вышел высокий седовласый мужчина, по виду мажордом. Еще полдюжины слуг, мужчин и женщин, выстроились в холле. Мажордом помог им выйти из машины, Орнанье, Козиме, затем и остальным. Когда очередь дошла до Елены, мажордом обнял ее и расцеловал в обе щеки. Девушка приникла к его груди, и Эшли показалось, что она вот-вот расплачется.

Герцог поймал удивленный взгляд журналиста и улыбнулся.

— Управляющий моим домом — Карло Карризи. Елена — его дочь.

— О!

А что еще мог сказать Эшли? Где уж ему разобраться в хитросплетениях клана Орнаньи! После завершения ритуала встречи почтительный слуга проводил Эшли в отведенную ему просторную квадратную комнату с большой кроватью и пологом, лепным потолком и окнами, выходящими на круглую бухту у подножия крутого обрыва.