– Я сам на себя злюсь.

– Ведь у тебя не было выбора, правда? – Табби встала, обошла стол и села рядом с Фростом. Она взяла его за руку; ее ладонь была теплой. – Послушай, Фрост, я не догадывалась, что Дуэйн не рассказывал тебе обо мне, и это бесит меня. Поэтому, наверное, ты не знаешь, как мы познакомились.

– Он сказал, что вас познакомили родители.

– В некотором смысле. Я знакома с твоими родителями уже несколько лет. Когда они узнали, что я шеф, они рассказали мне о Дуэйне. Естественно, я сразу поняла, кто он такой. Все в кулинарном сообществе знают Дуэйна. Твоя мама сказала, нам с ним нужно познакомиться, но у меня эта идея не вызвала особого интереса. У него репутация бабника. Но в начале этого года твой брат позвонил мне. Думаю, на него надавила твоя мама.

– Мама всегда добивается того, чего хочет.

– Очевидно.

– А как ты познакомилась с родителями?

– В группе поддержки родственников жертв.

Истон закрыл глаза. Неожиданно все обрело смысл.

– С кем из них ты связана?

– С Ниной Флорес. Первой жертвой Каттера. Она была моей близкой подругой. Мы жили рядом и выросли вместе. Мы знали друг друга еще с пеленок. Она была мне ближе, чем моя родная сестра. Семья проявила великодушие и включила меня в группу.

– Я никогда не участвовал в таких мероприятиях, – сказал Фрост. – Горе – это не то, что можно делить с посторонними. Горе – оно глубоко личное. Надо чувствовать особую близость с человеком, которого хочешь впустить в эту часть своей жизни.

– Понимаю. Не всем они по душе. Как бы то ни было, поверь, я действительно понимаю, каково тебе сейчас.

– Спасибо.

– Мне надо идти, – сказала Табби. – Дуэйн ждет меня.

– Конечно.

Она выпустила его руку и встала.

– Я ни за что не осуждаю тебя. И Дуэйн перестанет, когда успокоится. Тут нет твоей вины.

Она наклонилась к нему, и Фрост, вблизи взглянув ей в лицо, подумал, что она очень красива. Его окутал нежный аромат духов. В душе вспыхнула зависть к брату, нашедшему такую женщину.

– Что будет дальше? – спросила она. – Ну если Каттера выпустят из тюрьмы?

– Я упрячу его обратно, – без колебаний ответил Фрост.

– Хорошо, – спокойно произнесла она, уверенная в том, что он человек слова. – Это я и надеялась услышать.

В зале суда инспектор сидел в последнем ряду.

Сегодня утром он два часа давал показания, отвечая на вопросы адвоката Руди Каттера, затем его подверг перекрестному допросу Хун Ли, окружной прокурор Сан-Франциско. Он рассказал, как все было, в том числе и о том, как в то утро стоял на мосту Золотые ворота и боролся с искушением уничтожить часы. Он изложил все обнаруженные факты, однако эти факты ничего не значили для родственников, заполнивших зал и сидевших с каменными лицами.

Для них он стал врагом. Он был тем, кто вернул чудовище к жизни.

В зале было много и представителей СМИ. Газетчиков. Телевизионщиков. Радиокорреспондентов. Блогеров. Для них он был сгустком противоречий. Брат жертвы. Коп. Доносчик. Все эта история уже несколько дней занимала первые полосы, и им очень хотелось взять у него интервью. Истон гнал их прочь. Ему меньше всего нужна была публичность.

Вслед за ним давала показания Иоланда Родес. Она засвидетельствовала, что ее брат, Ламар, подарил ей часы с забавной надписью на задней крышке. Когда прокурор показал ей часы, она мгновенно опознала их и подтвердила, что носила их задолго до того, как другие часы были найдены за потолком в доме Руди Каттера.

– Это они. Мои часы. Я хотела бы их вернуть.

Потом наступила очередь Джесс.

Фрост не знал, что будет говорить Салседа. Это было главной загадкой, и все затаили дыхание. Он спрашивал себя, как она поступит. Солжет и спрячется за стеной молчания? Ведь она может сказать, что Фрост ошибся, что Иоланда врет и что найденные часы – это те самые, что принадлежали Мелани Валу. Мать Мелани, Камилль, наверняка поддержит ее.

Однако вместо этого она сказала правду.

Ее показания вызвали ропот неверия по всему залу. Она признала, что все подстроила. Часы никогда не принадлежали Мелани. Она подкинула их в дом Руди Каттера. Она лжесвидетельствовала на том суде. Пока она говорила, ее голос ни разу не дрогнул, а взгляд был устремлен на Фроста, сидевшего в последнем ряду. Закончив, она с прямой спиной и гордо поднятой головой вышла из зала, не обращая внимания на гневные крики и насмешки, которые выкрикивали ей вслед, пока судья стуком молотка не призвал всех к порядку.

Заседание подходило к концу. Остались прения. И судебное решение.

Окружной прокурор Хун Ли встал перед судьей Элвудом Элджином.

Сорокалетний Ли был невысок и довольно строен. Его короткие черные волосы лежали плотной массой. На нем были очки в тонкой металлической оправе и дорогой коричневый костюм.

– Ваша честь, я не собираюсь защищать лейтенанта Салседу, – обратился Ли к судье. – Она сфальсифицировала улику. Она солгала суду. Ее уже уволили с должности в полиции, и, уверяю вас, ей придется ответить по закону за свои действия. Часы, которые она подбросила в дом обвиняемого, больше не имеют доказательного веса в отношении мистера Каттера. Однако я настаиваю на том, что других улик, представленных суду, вполне достаточно для подтверждения обвинительного приговора. Проще говоря, члены жюри не нуждались в часах, чтобы вынести свое решение. Таким образом, махинации лейтенант Салседы – противозаконные и непростительные – не должны ставить под сомнение приговор, вынесенный в отношении мистера Каттера.

Адвокат Каттера вскочил. Он побагровел от ярости. Но судья Элджин спокойным жестом велел ему сесть.

– Не тратьте лишних слов, адвокат, – невозмутимо сказал он. – Я все понял.

Фрост знал, что последует дальше. Все знали.

Судья Элджин, юрист-эколог с крепкими связями в комитете Ненси Пелоси в Конгрессе, долгое время являлся членом демократического политического истеблишмента Сан-Франциско. Этому седобородому либералу было пятьдесят. Говорил он мягко, но действовал жестко и имел большую власть. Он двадцать лет сетовал на недостойные действия полиции в городе, и сейчас Хун Ли подал ему на тарелочке готовое дело о негодяе-полицейском, подрывающем систему правосудия.

– Мистер Ли, вы понимаете, что делаете, когда добавляете крысиный яд в стейк? – спросил судья Элджин.

– Ваша честь, я не совсем…

– Вы получаете отравленный стейк, – продолжил судья, с нажимом произнося каждое слово. – И неважно, что это превосходный рибай[21]. Как только вы добавляете в него яд, у вас не остается иного выбора, как выбросить его. То же самое и здесь. Действия лейтенанта Салседы скомпрометировали расследование дела простив мистера Каттера. На фоне этого ваш аргумент о том, что достаточно других улик, слаб, потому что следствие держалось именно на этих часах, и мы оба об этом знаем. Даже если бы у вас имелись другие убедительные улики против мистера Каттера, действия полиции дезавуировали бы их. Нам обоим все это неприятно, однако у меня нет иного выбора, кроме как аннулировать обвинительный вердикт.