энергии, направлять их. Эти две силы в сочетании обеспечивают мне возможность вытягивать энергию практически из всего, чего угодно, и тем самым увеличивать свои силы, ослабляя противников.

– Я не удивлена, – говорит Мэрта, прерывая мои раздумья. – Твоя мама никогда не хотела меня слушать. Она была такой же упрямой, как и ты, но страха в ней было больше.

Мне хотелось бы возразить, но я знаю, что Мэрта права. Моя мама всегда боялась, даже в ту ночь, когда повстанцы ворвались на наш остров. И все равно отказалась покинуть меня и спрятаться в катакомбах. В ту ночь она была храброй, и это стоило ей жизни.

– Почему она должна была тебя слушать? – с напряжением в голосе спрашиваю я. – И какое это имеет отношение к твоим способностям и мобильному телефону?

Мэрта нетерпеливо вздыхает. Если она действительно пришла сюда затем, чтобы выяснить, что за проблемы у меня с едой, у нас, вероятно, не так много времени, прежде чем станет очевидно, что она находится в моей комнате слишком долго.

Виновато поджав губы, я жестом прошу ее продолжать.

– Я могу предсказывать, – говорит она и смеется, когда я хмурюсь. – Знаю, как это звучит. Все не так просто, но время от времени я вижу путь, который человек собирается пройти. И прежде всего – конец этого пути.

В голове у меня зарождается мрачное предчувствие, но я игнорирую его.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда тебе было годика три, я поняла, что твой жизненный путь не будет гладким, – объясняет она с остекленевшим взглядом. – И я имею в виду не обычные проблемы, с которыми приходится сталкиваться всем нам. Это нечто большее. То, что выйдет за рамки твоей собственной жизни. Я увидела смерть, горе и боль. Я увидела Осень. И сразу же рассказала об этом твоей матери.

Она увидела Осень. Моего отца. До недавнего времени я понятия не имела, что мой отец – представитель Осеннего Двора. Отношения между Домами запрещены, поэтому мама всегда говорила мне, что мой отец был посторонним, совершенно обычным человеком, который исчез в тот самый момент, когда узнал обо мне. А у меня не было совершенно никаких причин сомневаться в ее рассказах, пока не проявились мои осенние способности, пока я не подслушала Кево в Гетеборге и, наконец, пока Джозеф не возник собственной персоной.

– Что это значит? – спрашиваю я, потирая ладонью лоб, чтобы прогнать головную боль, которая постепенно начинает пульсировать внутри моей черепной коробки. – Ты знала обо всем этом? И мама тоже?

Она качает головой:

– Нет, не знала. Я видела только связь с Осенью и то, что тебе предстоит выполнить какую-то важную задачу. Возможно, это было слишком туманно, чтобы твоя мама восприняла меня всерьез и захотела поговорить со мной откровенно. А может, она просто боялась последствий, которые могут принести с собой твое происхождение и предназначение. Если бы тогда она открыла то, что твой отец – член Осеннего Дома, ты, полагаю, выросла бы под наблюдением. Как подопытный кролик. Ты брала бы частные уроки и, возможно, даже с самого начала получила бы право на роль Хранительницы. Но она не хотела этого для тебя. Иногда легче игнорировать ситуацию и надеяться на лучшее, чем смотреть правде в глаза.

Я фыркаю. Возможно, многое сложилось бы иначе, если бы мама хоть на мгновение задумалась о том, к чему приведут все ее секреты и ложь.

– Поэтому я присматривала за тобой, – продолжает Мэрта, хотя я совсем не уверена, что хочу услышать ее рассказ. – И Матео тоже. После смерти Сандера я пыталась тебе помочь, но мои ресурсы были ограниченны. И время тоже. Поэтому Матео связался с повстанцами, чтобы убедиться, что ты узнаешь всю историю. А не только ту часть, которую готов рассказать твой дед.

– Он добровольно сотрудничал с повстанцами? – пораженно спрашиваю я. – Он с самого начала знал о повстанцах и о том, что они хотят меня похитить?

– Не совсем. Он знал, что они связались с тобой, и помог, когда ты сбежала. Все это не было грандиозным заговором, просто… просто небольшой толчок в правильном направлении.

Совершенно ошарашенная, я смотрю на нее. Милая пожилая леди, которая готовила мне пудинг и шлепала меня по рукам, когда мне хотелось съесть десерт перед ужином, помогла кучке повстанцев похитить меня? Ух ты!

Мэрта, должно быть, прочитала все мои чувства на лице, потому что, извиняясь, пожимает плечами.

– Я надеялась, что повстанцы смогут убедить тебя инициировать Ванитас. Тогда твоя задача была бы выполнена и ты была бы вне линии огня.

– Но я отказалась, – тихо говорю я. – А потом амулет был украден.

– Да. Когда ты вернулась, я хотела с тобой поговорить. Но ты сбежала с мятежником, и я уже ничего не могла сделать.

– И вот мы здесь. – Я тихо вздыхаю. В самом деле, оглядываясь назад, было бы гораздо проще, если бы я сразу помогла повстанцам провести ритуал. Очень многие люди остались бы живы. Моя мама была бы жива. – Почему ты просто не сказала мне? В тот день, когда я спросила тебя о Ванитас? Ты могла бы просто сказать мне правду.

Она поднимает брови и качает головой:

– Я обещаю, что расскажу тебе обо всем подробно, когда все это закончится и у нас будет больше времени, хорошо? Но если бы я слишком рано огорошила тебя всей этой информацией, ты, скорее всего, не поверила бы мне, а в худшем случае выдала бы меня своему деду. Я не могла так рисковать.

– Так Матео помог тебе и на этот раз? – спрашиваю я, указывая на смартфон, который все еще лежит между нами. – Он нашел Кэт и дал тебе телефон?

– Что-то в этом роде, – неопределенно отвечает она. – Все, что имеет значение, – это то, что мобильник у тебя. И спрячь его хорошенько, чтобы никто не нашел. Это твой единственный шанс выбраться отсюда. В бою мои навыки тебе вряд ли помогут, а Матео вернуться не может.

На обратной стороне – маленький листочек с написанными на нем шестью цифрами – вероятно, кодом разблокировки. Я обхватываю мобильный телефон руками и прижимаю его к груди, словно это самое большое сокровище.

Мэрта еще несколько секунд смотрит на меня, потом со вздохом встает. Я почти вижу боль на лице этой женщины, когда ее взгляд блуждает по моей комнате и по кучкам грязного белья, валяющимся на полу. Уверена, ей хочется кое-что сказать по этому поводу. Но Мэрта сдерживается и медленно направляется к двери.

Поравнявшись с комодом, на