— Вы знакомы с известными людьми, — сказал он, кивая головой, как будто его это впечатлило. — Хотите, я впишу сюда свое имя? Да ладно, успокойтесь, я пошутил. Но у меня со всеми так — с клиентами, считающими себя вправе презирать меня за то, чем я зарабатываю на жизнь. Ростовщик, Шейлок, жид! Все так про меня думают. Это несправедливо по отношению к евреям и еще более несправедливо по отношению ко мне. Но у меня с ними разговор короток. Скажи кому в наше время, что ты из Боснии — а в моем случае это так и есть, хотя вырос я здесь, в Бруклине, — сразу хвост подожмет.

— Я всего лишь вежливо попросила вас уйти. Вы не имеете права здесь находиться.

— Моя профессия ничем не отличается от… — Серафим возвел глаза к потолку. — Ведь когда вы идете в банк, ипотеку или кассу взаимопомощи, вы рассчитываете, что доверие, которое вы им оказываете, будет взаимным. Правильно? Ты мне — я тебе. Вы хотите править миром — прекрасно, дерзайте, но вы должны понимать, что я слишком давно кручусь, чтобы меня все это впечатляло. — Он обвел ладонью дом, парк и весь привилегированный мир вокруг, потом захлопнул книгу посетителей и швырнул ее на столик. — Ну раздвинули вы ножки, разбили пару яиц, захомутали богатого мужика, и что? Я слишком много о вас знаю, принцесса. Я знаю вашу историю. Знаю женщин вашего типа. Вы не в том положении, чтобы разговаривать со мной как с последним дерьмом.

— Я всего лишь хотела сказать, что ваше появление здесь ставит меня под удар. Мне обещали, что все останется в строжайшем секрете. Если мой муж что-то узнает, он… он меня просто убьет, вот и все.

— Ничего он не узнает. Если вас беспокоят такие пустяки, то вам тем более лучше поспешить… Старина Том, доложу я вам, Карен, пребывает в полном неведении.

— Вы ведь за мой следили?

— Нам приходится защищать наши капиталовложения. Тут ничего личного. У меня ваши секреты в безопасности.

— То есть?

— Мы никому не даем по полмиллиона долларов за так и не всучаем бесплатных тостеров — даже привилегированным клиентам. Ростовщичество, Карен, — это серьезный бизнес. В нем задействовано много народу: банкиры, бизнесмены, люди вроде вашего мужа, пользующиеся уважением в финансовом мире, — они не в бирюльки играют.

— Кажется, я знаю, что делаю.

— Ведь если вы просрочите ипотечные платежи, то у вас отнимут дом, правильно? Вот и у нас так.

— Понимаю.

— Все, что от вас требуется, — это отдать мне деньги, и я буду счастлив удалиться восвояси.

— Какие деньги?

— Какие? Она еще спрашивает! Вы режете меня без ножа, Карен, вы хоть это понимаете? Разве Морроу не сказала вам, что мы берем шесть с пяти? Половину вы платите сейчас, остальное — в конце недели.

— По-моему, здесь какая-то ошибка. Мне дали семь дней. Таков был уговор.

— Речь идет о необычайно крупной сумме. Если бы мы не знали, что ваш муж ворочает такими деньгами, мы бы и разговаривать с вами не стали. И теперь моим инвесторам кое-что нужно — доказательство порядочности, только и всего.

— Ну, это уж слишком. Никто не говорил мне ни о каком доказательстве порядочности.

— Слишком? Карен, я пытаюсь все уладить добром, и не важно, берете вы пять долларов или пять «лимонов», капитал… впрочем, пес с ним, с капиталом: главное — интерес, проценты. Это навар, Карен, это сок, часть вас… и чего-то вашего, что теперь принадлежит мне.

Серафим сделал шаг в ее сторону, и она отшатнулась, испугавшись, что он хочет к ней притронуться, но он прошел мимо и взял со столика бронзовую ремингтоновскую статуэтку.

— Тяжелее, чем кажется. Сколько, по-вашему, стоит такая штуковина? Пятьдесят, семьдесят пять, сто тысяч долларов? А знаете, я мог бы конфисковать ее в качестве дополнительного залога. Мой младшенький, Рональд, просто балдеет от Дикого Запада.

Это была статуэтка ковбоя в классической позе — верхом на необъезженной лошади; он размахивал миниатюрной широкополой шляпой, откинув другую руку назад. Одна из любимых вещиц Тома.

— Из-под какого бы камня вы не выползли, мистер Серафим, боюсь, ваше путешествие было напрасным. Денег у меня нет.

— Не это я ожидал от вас услышать, Карен. Вот смотрю я на ваш прекрасный дом, похожий, блядь, на дворец… ведь одно то, что висит тут на стенах, раз, наверное, в десять-двадцать больше, чем… Я пришел сюда сегодня не для того, чтобы оскорбляли мои умственные способности. Я, блядь, пришел забрать то, что вы мне должны!

— Вы все получите в воскресенье.

— По воскресеньям, сударыня, я хожу в церковь, я провожу весь день дома, с женой и детьми. По воскресеньям — все дела побоку.

— Самое раннее — в субботу. Быстрее мне не управиться.

Он не ответил. Казалось, его больше занимала статуэтка, которую он рассматривал на свет, взвешивал на ладони, играл ею, заставляя маленького ковбоя скакать по воздуху, как ребенок играет с бумажным самолетиком, воображая, что он настоящий.

— Поставьте, пожалуйста, на место.

— Жду до завтра, принцесса. В вашем распоряжении двадцать четыре часа. Вы ведь знаете парковку за кафе «Деннис» на Глен-Коув-роуд? Ждите меня там где-нибудь около трех. Если вы не явитесь, я буду считать, что вас больше устроит, если я обращусь с этим делом к вашему мужу.

— Можете не волноваться, я приду.

— Тогда по рукам? — Он улыбнулся ей и, выворачивая запястье, как официант, поскакал статуэткой к столику. — Вы случайно не видели «Одинокого голубя»?[19]Его очередной раз крутили на прошлой неделе. Как вам нравится этот персонаж, как его… Роберт Дювалл, что ли…

Отвлеченная на мгновение приглушенным шумом голосов на газоне, Карен услышала глухой «тюк» бронзы о паркет и только потом, словно в замедленной съемке, увидела, что статуэтка выпала из рук Серафима. Слишком поздно для ее «О нет!».

— …нет, не Дювалл — другой, Томми Ли Джонс.

Слабо вскрикнув, Карен опустилась на колени. Глаза ее наполнились слезами, когда она поняла, что статуэтка, слава богу, не разбилась. Только что-то в ней было не так. К горлу подступила тошнота: рука со шляпой у ковбоя выгнулась назад под немыслимым углом.

— Как я объясню это Тому? — запричитала Карен.

Серафим развел руками.

— Несчастный случай, — сказал он, присев рядом с ней на корточки. — Да ладно вам! Бог свидетель, она просто выскользнула у меня из рук. Мне очень жаль. И не такое бывает, Карен. Дайте-ка взглянуть. — Он взял у нее статуэтку и, скривившись от усилия, более-менее выправил руку ковбоя. — Прошу! Никто и не узнает, что наш капитан сделал маленький «бряк». Видите: цел и невредим.

Он водрузил статуэтку на постамент и подал Карен руку, желая помочь ей подняться. Она хотела проигнорировать его жест: не хватало еще, чтобы этот наглый холуй к ней прикасался, — пока не заметила, что на среднем пальце протянутой руки отсутствует верхняя фаланга, и постеснялась ее не принять. Теплый обрубок вдавился ей в ладонь.