которые по обыкновению лежали рядом с мамиными книжками. Толстые, обтянутые кожей, хранившие воспоминания о детских мучениях, они стояли рядом с блестящими разноцветными книжками о детских радостях. Самой известной была «Я маленькая, ты большой».

Вообще, понятия не имею, почему мои альбомы хранятся здесь, внизу, а альбомы Марка лежат в его комнате.

Может, мои по-прежнему важны для меня?

В шестом классе в школе имени Святой Милдред тема выпускного альбома звучала как «Друзья навсегда». На обложку поместили фотографию трех девочек, прыгающих через резинку. За ними была кирпичная стена, западная стена средней школы.

Фотография на обложке была цветная, сделанная в солнечный день, но внутри все фото класса оказались угрюмыми и черно-белыми. Нас выстроили ровными рядами, на всех форма — словно это не школьный, а тюремный альбом.

Я листала фотографии и остановилась на карточке нашего класса 6 «Д».

С пятого по десятый класс мы учились вместе с Кэрри и Ширли. На общем фото они сидели в среднем ряду рядом друг с другом. По центру. Где, само собой, и положено сидеть двум таким важным особам. Их коленки были повернуты друг к другу. На коленках — ладони. Улыбались они одинаково, словно о чем-то знали.

На этой зернистой черно-белой фотке я была в дальнем правом углу. Мы фотографировались в спортзале, за нами был растянут плакат с нарисованным на нем плющом. На фото я смотрела вниз. Казалось, будто вся моя голова — сплошной комок волос.

Я услышала, как наверху рассмеялась мама. И захлопнула альбом.

Пора перекусить!

На кухне пахло вином и сыром. Из комнаты в комнату сновали подвыпившие детские писатели, то обвешанные звенящими браслетами, то необычайно бородатые или и то и другое вместе. Я же в это время клевала чеддер и маленькие булочки из крутой пекарни. Угощения все еще лежали в розовых коробочках на слегка помятых белых салфетках.

Пока я была увлечена процессом запихивания эклера в рот, я заметила на кухонном столе газету. Эту газету мы выписывали по настоянию папы, потому что он был убежден, что из-за интернета наше с Марком поколение скоро разучится читать. Естественно, ни я, ни Марк ни разу не читали эту газету за все те десять лет, что наша семья ее выписывала. Но папа, само собой, об этом не догадывался, потому что дома его никогда не было.

Газета уже впитала в себя основную грязь с вечеринки. По всей нижней половине первой полосы было размазано что-то похожее на гуакамоле, вытекшее из бумажной тарелки. Сверху лежали скомканная салфетка, измазанная помадой, и несколько липких ножей для сыра. В углу полосы стоял полупустой бокал красного вина. Но даже под этим мусором хорошо проглядывалось фото под заголовком: «Полиция продолжает поиск убийцы школьника».

На фото был запечатлен черноволосый мальчик. Передние пряди выглядели немного длиннее остальных. У него были темные густые брови. Пожалуй, слишком густые. Он смотрел на меня своими темными бездонными глазами прямо с газеты на кухонном столе.

Но мальчик на этой фотографии разительно отличался от того придурковато улыбавшегося Тодда Майера, которого показывали в новостях и в интернете. Этот парень был другим.

И я его знала.

Я, мать вашу, его видела. Прямо здесь.

Он стоял на нашем крыльце. Месяц назад? Перед зимними каникулами? А может, сразу после Хэллоуина. Наверное, я запомнила его, потому что он позвонил в дверной звонок. Потому что кто сейчас вообще звонит в чертовы дверные звонки? На нем был странный длинный шарф. Помню, я тогда еще подумала, эй, чувак, кто же сейчас так запросто является к кому-то на порог?

У него был низкий голос. Совсем как у взрослого. Он спросил Марка, Марк подошел к двери, втолкнул меня в висевшие рядом куртки и за руку втащил парня в дом.

Я не знала, как его зовут.

Без сомнения, это был Тодд. Тодд Майер, который сейчас был мертв.

Казавшийся пару минут назад вкуснейшим эклер просто встал поперек горла.

Позади раздались громкие биты восьмидесятых. Прогремел чей-то пронзительный крик:

— Вечеринка только начинается!

Тодд. Если ты можешь дышать, то можешь и лгать

Люди могут лгать, многие из них были лжецами — Тодд знал об этом еще до того, как перестал дышать. Он знал это еще до того, как пришел в тот парк, где умер. Просто не так явственно. Сейчас его призрак парил над мемориалом его памяти, организованным несколькими учениками, которых Тодд не знал. Мемориал находился прямо перед входом в школу, которая, в сущности, ничего для него не значила.

Он состоял из нескольких белых свечей, с которых воск капал на бетонный пол, да вороха обернутых в целлофан гвоздик, купить которые можно было в любом ближайшем супермаркете. Кто-то приклеил глянцевую фотографию Тодда (такая висела у Гриви и Дэниелса в кабинете) к куску белого картона и написал сверху имя крупными буквами. Снег уже оставил на ней подтеки.

На картонке больше никто ничего не написал. Никакого «Нам будет тебя не хватать, Тодд».

Значит, все это было полным враньем.

Напротив мемориала стояла Гриви. Она докуривала третью за утро сигарету. В руках Гриви крутила гвоздику, которую перед этим срезала ногтем большого пальца.

Первое официальное собрание Лиги репетиторов по социальным наукам прошло в конце октября. На него пришли ученики, провалившие первые два теста по социальным наукам. Да и само собрание оказалось полным провалом.

Об этом не было ни слова в досье у директора Спота. В досье ничего не говорилось о том, что Лига собиралась всего дважды, и о том, что, по мнению всех участников, в том числе Тодда, это не было хорошей затеей.

Гриви и Дэниелс быстро убедились в бесполезности группы, когда в понедельник в обеденное время пришли побеседовать с ребятами. Гриви поняла, что помощи от них не больше, чем от пыльных мешков картошки.

Весь разговор она просидела с недовольным лицом, скрестив руки на груди.

Крис, Кэмерон, Марк и Девон беседовали с детективами в холле школы. От каждого Дэниелс и Гриви услышали практически то же самое, что слышали раньше: никто из них ничего не знал о Тодде.

Они даже и группой-то настоящей не были, уверяли они. И с Тоддом не зависали.

Девон пожаловался, что не только не просил о помощи в учебе, но и вообще в ней не нуждался.

Крис заявил, что сама идея Лиги была странной. Дэниелс поинтересовался почему. Почему «странной»?

Крис пожал плечами, закатил глаза и выдал, что не хотел, чтобы ему помогал другой ученик, потому что все они