— Давайте погадаем, — предложила я, доставая мешочек с костями.

— Что это? — заинтересовалась она.

— Гадальные кости. Я сегодня ставлю рекорд — в третий раз обращаюсь к ним за советом.

На моей ладони лежало сочетание 6+21+30. «Проявление настойчивой активности — прямая дорога к достижению цели», — расшифровала я его по памяти.

— Здорово! Но это же не предсказание, да?

— Это совет, — пояснила я, — совет о том, как действовать дальше в этих условиях наилучшим образом.

— Здорово! — повторила она. — А можно мне?

— Пожалуйста.

11+13+28 — выпало у нее. Я задумалась.

«В моменты, когда жизнь кажется явлением бесполезным и пустым, более чем вероятна встреча с человеком, способным наполнить ее новым содержанием», — не без труда припомнила я формулировку.

— И что бы это значило?

— Подумайте на досуге. Вы свои дела знаете лучше. Смысл обнадеживающий, вот все, что могу сказать.

Хорошо она переключилась! Улыбка, и в глазах огонек появился. Задумалась о своем.

Я вывела машину со двора, и мы покатили в густых сумерках между редкими фонарями.

— Может быть, это вы, Татьяна, измените содержание моей жизни?

— Ваша жизнь уже пуста?

— И запутанна. Старое ушло, новое никак не начинается. Все на нервах.

— Страшно?

— Иногда. Все так переплелось!

— Бандиты?

— И они тоже. Нет, я, конечно, слышала, читала. Мафия, уголовники! Но это всегда где-то в книгах, по телевизору, а когда пришли, в грудь пальцем ткнули, сдрейфила, вам бросилась звонить. — Вера улыбнулась:

— Может, это не так серьезно, может, я преувеличиваю?

— Это очень серьезно, Вера.

Она, как на морозе, ткнулась носом в воротник шубы.

— Что же мне делать?

— Ждать принца, способного наполнить жизнь новым содержанием.

— Бросьте! — сказала она с понравившейся мне обреченностью.

Девчонка умная. Надо постараться поднять в ней благодарность ко мне. Для начала попробуем расшевелить, ущипнуть за уставшие нервишки.

— У вашего отца тоже началось с посещения его уголовниками?

— Что? — глянула она недоуменно. — А, да. Только все без меня было и прошло мимо. Отец был человек волевой и решал все сам, ни с кем не советуясь. Меня же о своих делах и в известность редко когда ставил, А я не любопытная.

— Но о вымогательстве вы знали?

— Знала.

Она опять уткнулась носом в мех воротника, и следующие слова прозвучали глухо:

— Узнала от Дмитрия, от брата двоюродного. У них какие-то дела были общие, не знаю я. Спросила отца, он ответил, что, мол, все устроится и будет нормально.

— Почему состоялся налет на вашу квартиру? Может, отец как-то попытался надавить на рэкетиров?

— Не знаю. Я ничего не знаю!

Она повернулась ко мне, даже руку было протянула.

— Татьяна, вам действительно необходим этот разговор? Мне неприятно.

Вот нервишки у нее и взыграли.

— Поймите, Вера, случившееся с вашим отцом начинает теперь твориться с вами. Мне не хотелось бы детального повторения.

— Мне тоже, — проговорила она с расстановкой.

— Поэтому и расспрашиваю. Стараюсь вникнуть. Я была сегодня у вымогателей, что приходили к вам вчера. И выпросила продление срока уплаты им на целую неделю. Гарантией вашей исполнительности поставила вот эту машину.

Вера долго смотрела на меня. Удивилась?

— Они утверждают, что ограбление — не их рук дело.

Она все смотрела, не отрываясь.

— И что налетчиков среди них нет.

— Боже мой! — тихо прозвучало из воротника.

— И что если они определят авторов этой заварухи, а методы следствия у них отличаются, скажем так, своеобразием, то лично к вам претензий больше не будет.

— Нет-нет, не надо!

— И предъявлены будут им. Авторам то есть. Причем с очень жесткими последствиями!

— Нет!

Что это? Она почти паникует! Я насторожилась: неужто прав оказывается Володя Кирьянов и она, сучка, навела грабителей на собственную квартиру? Жаль, темновато в машине. Впору верхний свет включать, чтобы на лицо ее сейчас полюбоваться.

Я так и сделала. Остановила машину и включила верхний свет. Вера была бледна, и глаза ее бегали. Паника! Что и требовалось доказать.

— Ну почему же нет, Вера?

— Хватит жертв. Я не хочу никому зла!

Надо же, Христова ученица! Тебя ударят по щеке, а ты подставь другую! Ой, нечисто здесь!

— Уеду я! — Она всхлипнула. — Квартиру, дачу продам и уеду!

— Есть куда? — спрашиваю осторожно.

— В Чебоксары, к родственникам. А что? — Она вытерла ладонями глаза, взяла себя в руки. — Расплачусь с этими и уеду. Устала я от всего. Что вы на меня так смотрите?

— Квартиру и дачу по объявлению в газете сразу не продашь. Тут покрутиться надо.

— Брат поможет, — лепечет она скороговоркой.

— А у вас спокойной жизни — шесть дней осталось, — заканчиваю, не обращая на ее лепет внимания.

И тут она на меня, можно сказать, набросилась:

— Вы с ними, да? Заодно с уголовниками, да? Или вам что, удовольствие доставляет меня мучить?

Пришлось рассмеяться ей в лицо:

— Я с ними до того заодно, что после сегодняшнего от них скрываться придется. Вот так!

Она равнодушно приняла это к сведению. Может, не поверила мне. Я не настаивала, и мы поехали дальше.

Беда множества людей в том, что, попав в затруднительное положение, они или впадают в состояние панического бездействия, или совершают поступки, не сообразующиеся со здравым смыслом и усугубляющие ситуацию, или вообще не в состоянии до конца осознать степень грозящих им неприятностей. Вера, на мой взгляд, относилась к третьей категории и поэтому вызывала во мне и сострадание, и раздражение одновременно.

Во время естественно возникшей паузы, прерывать которую она не собиралась, я решала: отпустить ли ее сейчас восвояси или дать возможность еще помучиться.

Решить вопрос помогла случайность — зрелище аварии на одном из проезжаемых нами перекрестков.

С пешеходной скоростью, с бесконечными короткими остановками мы плелись за переполненным троллейбусом, подпираемые кавалькадой однородных «Жигулей», мимо лежащей на боку «Волги» с сорванным капотом и вылетевшими стеклами. Приткнувшийся к ней трамвай отделался глубокой вмятиной на боку. Рассмотреть подробности не давала колышущаяся толпа зевак, но кровь на асфальте и желтый автобус реанимации дополняли увиденное до полной ясности.