Этот анализ страсти вполне удовлетворил бы пытливый ум, если бы не один удручающий факт. Допустим, страсть – это плохо. Тогда каким образом возбудить сексуальное желание к объекту, который не вызывает у тебя такого желания? Возможно, есть нечто высшее, чем страсть или сексуальное влечение, – в «Тантра-клубе» я возбудилась от того, что возбудила партнера. Но вот почему-то с мужем данный механизм не работал. Секс – это естественная единственная потребность человека, которая выводит его за рамки себя и ориентирует на другого, так же как любое общение, поэтому для более детального изучения страстного феномена я решила воскресить свои эротические воспоминания. Последний объект, будоражащий мои откровенные секс-фантазии, был старше меня на три года. Я вспоминала его и пыталась воскресить связанные с ним эмоции. Не получилось. Пустота...

Я решила перейти к конкретным действиям, а именно – разыскать его.

* * *

Трехэтажный особняк Центрального шахматного клуба располагается на Гоголевском бульваре. Первый раз за две с половиной недели я привела себя в порядок ради того, чтобы найти объект прошлой безумной страсти Лешу Тягина.

Объект моего вожделения, математик, при этом круглый двоечник и отчаянный блядун, нашелся незамедлительно. Мой расчет оказался верным – где еще я могла найти шахматного игрока до мозга костей, как не в раритетной библиотеке?

Я наблюдаю за ним из-за спины. Черные густые жесткие волосы, как у стриженного барана, идеально прямая осанка, длинные изящные руки, сильные пальцы перелистывают огромный талмуд. А я все стою, боюсь подойти. И что я ему скажу? Леша, я так тебя хотела, что забыла уже, как? Или: а что ты делаешь сегодня вечером, Серж ушел к другой, не мог бы ты меня утешить?

Н-н-да, речь надо было подготовить заранее. В любом деле важна подготовка. Я продолжаю сверлить ему спину. Отвратительно неловко!

Может, я бы так и не смогла найти в себе силы на то, чтобы начать разговор, но в кармане его твидового пиджака завибрировал мобильник. Леша встал и направился к выходу, мы столкнулись глазами.

– Привет! – кривясь в нервной улыбке, приветствую я.

В миллион первый раз прихожу к выводу, что я припадочный невротик. Когда волнуюсь, у меня дергается уголок губы, я начинаю истерично смеяться, путаясь в словах, или пристально смотрю в пол, не находя в себе силы поднять глаза на собеседника.

– Привет! – он поднимает бровь.

– Узнаешь? – продолжаю дергать губой я.

– А-а-а... Мы знакомы?

– Государственная Академия управления, – заикаюсь я. – Мы с тобой там учились.

– А-а-а, выпускной! – радостно восклицает он.

Что в переводе с культурного означает «я тебя трахал, трахал и собираюсь трахнуть». Вообще-то выпускные у нас были с разницей в три года, и мы на них никогда не пересекались. Вздохнув и набрав воздуха в грудь, решаю пойти ва-банк.

– Да, именно. Пообедаем? – трахнешь, но не сразу, также в переводе с культурного.

Я приглашаю Тягина в «Шатуш», мы идем к ресторану пешком. За это время Леша мне успевает рассказать про то, как он организовал элитный международный шахматный клуб и безумно счастлив, про то, как государство дарит ему гранты, а инвесторы засыпают инвестициями. Я успеваю рассказать ему про себя. Выражение его лица выдает информацию о полном отсутствии воспоминаний обо мне.

В ресторане Леша изучил меню «Шатуша», задумчиво поправил свои жесткие бараньи завитки и заказал кофе. Брови его поднимались все выше и выше, а зрачки все больше и больше расширялись, когда я заказала первое, второе, третье и компот.

– Я пригласила, я плачу, ладно? – уже уверенно произношу я, почувствовав материальное превосходство.

А как иначе с мужиками? Если платит он – ты его использовала, если платишь ты – он унижен. И неизвестно что лучше.

Разговор никак не клеится, обстановка напряженная, темы не идут в голову. Я продолжаю нервничать, Леша пытается бросать понты. Уже неуклюже, уже поменьше. От безысходности достаю спасительные сигареты, он дает мне прикурить. В момент, когда его теплая рука касается моей, через нас как по проводам пробегает ток, проходит по всему телу. Надо же, как оно работает, через года! Словно разряд в десятки тысяч вольт ударяет в низ живота, превращая меня в похотливую самку. Ток возбуждения, физического влечения одной плоти к другой и рядом, тут же, – пустота и бездна непонимания в душевном контакте. Даже поговорить не о чем. Параллельные миры в одном – тело хочет, а душа отвергает.

Я убираю руку. Мы продолжаем молчать. Пауза висит в воздухе вместе с дымом моей сигареты.

– Неужели у нас с тобой ничего не было? – удивленно интересуется он, разглядывая меня.

– Нет! – улыбаюсь я. – Правда, ты знаешь, могло бы быть, если бы я тебе сказала о том, что ты мне нравишься.

– Вряд ли я мог не заметить такую девушку, как ты! Скорее всего, ты мне просто отказывала!

– Нет, не замечал. А я ждала чуда!

– Но почему ты молчала, ведь все могло сложиться по-другому!

Вряд ли, думаю я. Мы бы поразвлекались немного, и я бы вышла замуж за Сержа. Вот и все.

– Я боялась тебе сказать, потому что неприятно услышать «нет». Отказ – это очень больно. Пощечина по самолюбию.

– Все боятся услышать нет, каждый бережет себя от этого. Эйнштейн перед смертью сказал, «я так и не понял мир – это дружественная или враждебная территория?»

Я смотрю на Лешу и, как Эйнштейн, никак не могу понять, почему я так боялась услышать от него «нет». Ну послал бы он меня, и что? А хорошо, что у нас ничего не было. Не могу представить его в семейниках, почесывающим свои фаберже. Что бы я с ним делала? Мы из разных миров. Совсем из разных.

– Знаешь, такое впечатление, что мир – это баня, – задумчиво говорит Леша. – Вот заходишь ты в парилку, вся экипированная до зубов, пушки, пулеметы, гранатометы, гранаты, каска, шуба, чтобы не замерзнуть, и еще с лыжами в придачу. На всякий случай. И каждый сидит в этой парилке в такой экипировке и боится ее снять первым. А банщик, сволочь, еще и парку добавляет.

– А-а-а, да, и ты боишься раздеться, потому что думаешь, а вдруг я сейчас разденусь, а потом эти любители париться всем расскажут, что у меня маленький, или что у меня задница волосатая, или что грудь не слишком подкачана, – подхватываю я. – И вместо того чтобы раздеться, одеваешь на себя еще больше оружия. Чтобы быть наготове. Подготовленным к защите быть всяко почетно.

– Вот так мы все и живем ради чужого мнения. Ради боязни испытать боль. А вдруг что-то плохое о нас подумают? Вдруг обидят, не примут, не поймут.

– В бане хорошо в одиночку, раздеваешься и паришься. Но тогда скучновато.

– Тогда, может, раздеться при всех? И париться, и получать удовольствие, и забить на то, что о тебе подумают, как посмотрят и сделают ли больно.

– Может быть, – я осмелела, улыбнулась. К блюдам притронуться не смогла, возбуждение нарастает, ток бежит уже сам по себе. – Я так тебя хотела, что ни о чем другом думать не могла, ты весь мой мозг занял и растревожил спящие эротический фантазии.