превыше семьи. Ничего. Ни дать ни взять король с королевой в своем красивом доме. Но ты увидишь, в один прекрасный день я не выдержу, наберусь смелости и скажу им, что мне на них плевать, и пусть они сдохнут со своей ложью, со своим лицемерием, хорошими манерами и идеальной дочерью. Что она понимает в жизни, эта Аиша? Она же еще совсем соплячка! Глупая девчонка, которая смотрит на своего отца как на живого бога. Льстит и поклоняется ему. Но она не знает, каков он на самом деле. Или делает вид, что этого не помнит.

Сельма говорила шепотом, и Селиму показалось, что ей нет до него дела, что все это время она обращалась не к нему, а к себе самой. Видимо, она сама это заметила. Раздавила окурок, потребовала еще сигарету и продолжала:

– Спроси у сестры. Спроси у нее, помнит ли она ночь с револьвером. Он, наверное, все еще там, в той терракотовой вазе, что стоит в коридоре. Если не веришь мне, можешь проверить. Револьвер, из которого он хотел нас застрелить, – твою мать, сестру и меня. Он заявляет, что я была ленивой, что не проявляла старания в школе. Но правда состоит в том, что даже если бы я была такой же блестящей ученицей, как мисс Аиша, он все равно не разрешил бы мне уехать. Он ни за что не стал бы оплачивать мою учебу. Ну, и зачем тогда стараться? В твоем возрасте я хотела быть стюардессой. «Стюардессой? – сказал он. – Лучше уж сразу становись шлюхой». А мне всегда нравились самолеты. К тому же я влюбилась в летчика. Он возил меня на летное поле, объяснял, как работают приборы и механизмы, рассказывал, что это такое – летать. Мне хотелось отправиться в путешествие, уехать отсюда, стать самостоятельным человеком. Я верила, что у меня вся жизнь впереди.

Сельма всхлипнула. По ее щекам катились крупные слезы.

– Когда я забеременела, то попросила твою мать мне помочь. Святая Матильда. Она уверяла меня, что Драган согласен, что они все устроят. Никто ничего не узнает, и я смогу жить как ни в чем не бывало. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Ты уже взрослый, наверняка все это знаешь. Каждый день я спрашивала у нее, когда же мы поедем в клинику, и она отвечала: «Скоро, очень скоро». А потом испугалась. Или решила отомстить. Или позавидовала. Как бы то ни было, она никуда меня не повезла. Твой отец пригласил адула[15], и меня выдали замуж за Мурада. И я родила ребенка в гараже, где воняло плесенью. Порой я думаю: лучше бы он тогда пустил в ход свой револьвер. Надо было ему меня убить.

Первые несколько дней Аиша спала. Матильду это начало беспокоить, она гадала, не заболела ли ее дочь.

– Ее как будто укусила муха цеце, – пожаловалась она Амину.

Как только Аиша принимала сидячее положение, на нее наваливалась страшная, необоримая усталость. Она засыпала утром прямо в гостиной или на садовом стуле. В разгар дня уходила к себе в комнату, закрывала ставни и спала до самого вечера, но это никак не мешало ей потом погрузиться в беспробудный ночной сон. Как будто все эти годы в Страсбурге она, словно героиня сказки, на которую наложил заклятье злой волшебник, не знала ни минуты покоя. А теперь чары развеялись, и она перестала противиться сну. Или, может, наоборот, это сейчас она во власти колдовства. Кто знает?

Прошла целая неделя, прежде чем она вышла из состояния летаргии и смогла насладиться первыми летними днями и красотой природы. По утрам она наблюдала, как плавает в бассейне брат: она могла часами любоваться его великолепным телом, смотреть, как он размеренными гребками преодолевает расстояние от одного бортика до другого. Селим с ней мало разговаривал. В конце июня ему предстояло сдавать экзамены на бакалавра, и настроение у него было хуже некуда. Аиша предложила помочь ему с подготовкой, но он сухо отказался, заявив, что это не проблема, он уже достаточно взрослый и в состоянии сам со всем разобраться. Ближе к вечеру Аиша надевала свои старые теннисные тапочки и уходила в поля, набив карманы камнями, чтобы отгонять бродячих собак. Она срывала с апельсиновых деревьев едва созревшие плоды; даже еще не понюхав их, не поднеся к губам, Аиша точно знала, каковы они на вкус. Она ложилась на траву и смотрела в небо, ярко-голубое, которое она видела во сне, живя в Эльзасе. Здесь небо было доступным, обнаженным, словно божественная длань сорвала с него все покровы, всё, что могло бы сделать его тусклым, блеклым. В вышине летали птицы, то по одной, то огромными стаями, ветки пальм и олив колебались от ветра, пробуждая в Аише мечты о грозе.

Несколько раз она приглашала Монетт провести с ней день. Подруга осталась в Мекнесе и работала теперь классной надзирательницей в лицее. Она завидовала Аише, что та вырвалась из их провинциального городка, завела новых друзей, получала профессию. Монетт жила с матерью в верхней части города. Мать так растолстела, что почти не выходила из дому и бесконечно жаловалась на варикоз и диабет, медленно сводивший ее в могилу. Когда подруги встретились, Монетт бросилась Аише на шею. Расцеловала ее и расхохоталась так радостно, что Аиша тоже не смогла удержаться от смеха. Четыре года в Страсбурге Аиша не вспоминала о Монетт, или почти не вспоминала. Смутный образ подруги витал где-то очень далеко, туманный, словно во сне. И вот Монетт стояла перед ней, светясь улыбкой, и Аиша поняла, до чего же она соскучилась по своей подруге.

А еще она подумала, что Монетт выглядит как взрослая женщина. Что она стала точно такой, какой Матильда хотела бы видеть Аишу. На Монетт было прямое платье до колен и туфли-лодочки с квадратным носком. Она носила прическу в стиле Брижит Бардо – с высоко начесанным, закрепленным множеством шпилек шиньоном, из-за которого ей приходилось держать спину очень прямо. В Монетт не осталось ничего от прежней дерзкой и нескладной девчонки, думавшей только о том, как бы унизить взрослых, поставить их в нелепое положение. Отныне она вела себя как светская дама. Обращаясь к Матильде, выразила восхищение домом, отметила, с каким вкусом подобрана обивка диванов и как изящны стеклянные фигурки животных, которые Матильда зачем-то стала коллекционировать.

Матильде было приятно присутствие Монетт. Когда девушки лежали у бассейна и загорали, она приносила им лимонад, и Аише начинало