Гизела не слышала того, что сказала ее мать.

Она услышала лишь имя: Роллон.

Она услышала лишь имя: Гизела.

Роллон и Гизела.

Сзади застонала Бегга – Гизела даже не заметила, что ее кормилица тоже вошла в зал. Женщина побелела от ужаса, но сохраняла самообладание.

А вот Фредегарда больше не могла держать себя в руках. Она упала на колени и сложила руки в молитве.

– Summa pia gratia nostra conservando corpora et custodia, de gente fera Normannica nos libera, quae nostra vastat, Deus, regna, – молилась она. – От дикого рода северян, что опустошают наши земли, Господи милосердный, защитник наш милостивый, спаси и сохрани.

Король подошел к ней, наклонился, опустил ладонь на ее руки. Фредегарда не отстранилась, но не позволила Карлу ее поднять, и он сам опустился перед ней на колени и начал молиться. Гизела не понимала его слов, но, наверное, он просил Господа о защите его королевства, его власти, а главное, его дочери – старшей дочери, признанной законнорожденной и все же произведенной на свет всего лишь фавориткой.

– Вы знаете, что должны это сделать, – сказал епископ Руанский.

Гагон с сожалением улыбнулся.

– Знаю. – Король обнимал свою фаворитку, чего раньше никогда не делал при посторонних. – Знаю. Чтобы скрепить наш мирный договор узами крови, Гизела выйдет замуж за Роллона.

Дочь король так и не обнял.

Гизела лежала на перине, прижимая к животу грелку. Бегга придвинула к кровати жаровню, но девушка никак не могла согреться. Она вообще ничего не чувствовала – ни набитой мягкими перьями подушки под головой, ни одеяла из бобровых шкурок, накрывавшего ее тело до подбородка, ни запаха орехового масла в лампаде, ни вкуса вермута, который Бегга пыталась влить ей в рот. Девушка чувствовала только взгляды матери и кормилицы. Они уложили Гизелу в постель и стояли рядом, со страхом глядя на нее. Сама Гизела не испытывала страха, ей было лишь грустно оттого, что так печалится ее отец, что с такой горячностью молится мать. Сейчас между родителями Гизелы словно возникла невидимая стена – а ведь Карл так любил Фредегарду, тогда, в молодые годы, когда он еще не был королем, зато жил намного счастливее. Тогда, когда Фредегарде было еще все равно, как к ней обращаются – по имени или по титулу.

– Я этого не допущу, – прошептала мать. Казалось, силы покинули ее и даже голос отказывался звучать как обычно.

– Как вы собираетесь это сделать? – изумленно уставилась на нее Бегга.

Гизела закрыла глаза.

Роллон. Дикарь-северянин. Антихрист. Бич Божий. Кара Сатаны. Как они выглядят, эти норманны? Похожи ли они на франкских воинов? За свои шестнадцать лет Гизела видела не так уж много мужчин, которые не были бы королями, советниками или священниками. Но пару недель назад она встретила воинов – в саду. Мать и кормилица позволяли Гизеле ходить только в часовню и в сад, потому что, говорили они, мир – слишком большой, шумный и полон опасностей. Но в саду, отгороженном от остального мира стеной, Гизеле ничего не угрожало.

Там пахло лилиями и розами, лядвенцем и мятой. Цветы трепетали на ветру.

В тот день через стену перепрыгнул охотничий пес – уши у него были такими длинными, что касались земли, и Гизела не смогла сдержать улыбку. Но уже через мгновение за этим забавным малышом последовали трое воинов, которые хотели вернуть своего питомца – судя по всему, этот пес должен был сопровождать короля на охоте.

Эти мужчины были выше и сильнее, чем кто-либо, кого Гизела видела в своей жизни. На поясе у них висели длинные мечи и кинжалы, за спиной было по круглому щиту с толстой деревянной рукоятью. Куртки серебрились на солнце, кожаные сапоги доходили до колен.

Воины выкрикивали какое-то имя, которого Гизела раньше не слышала, и только когда пес послушно перепрыгнул обратно через стену, девушка догадалась, что это не человеческое имя – они звали собаку. Потом мужчины скрылись из виду, так и не заметив принцессу. Только притоптаннаяземля и примятые сорняки, росшие по ту сторону стены, свидетельствовали о том, что эти воины не были наваждением.

Гизела, широко открыв глаза, смотрела им вслед. Ее охватил ужас, настолько сильный, что девушку чуть не стошнило. Но когда кормилица подбежала к ней, громко возмущаясь тем, что «эти дикари испугали ее голубку», тошнота прошла.

Следуя за кормилицей в свою комнату, Гизела поняла, что зрелище, каким бы пугающим оно ни было, не может убить человека. И ей стало любопытно: кто эти люди, как они говорят, о чем думают. Более того, ей захотелось узнать, как выглядит мир, по которому такие воины ездят на своих скакунах. Интересно, у врагов, в битве с которыми они обнажают мечи, такие же широкие плечи? В душе девушки проснулось не только любопытство, но и зависть к младшим сестрам, которые ездят с отцом из замка в замок. Да, их охраняют, как и ее, но в пути девочки могут любоваться лесами и полями, лугами и виноградниками. Они могут увидеть разных людей.

Мать, склонившись над Гизелой, отвлекла ее от воспоминаний.

– Ты не должна бояться, Гизела, – слабым, каким-то старушечьим голосом сказала она. – Все будет хорошо.

Взгляд девушки упал на платье, лежавшее на кровати – там, где обычно спала кормилица. Камиза с широкими рукавами, пояс, украшенный драгоценностями, шелковая накидка и вуаль на золотой ленте. Одеваются ли так женщины в Нормандии? Или они носят только меха, как звери? Ведь они и есть звери…

Роллон и Гизела.

Гизела и Роллон.

Мысль об этом не пробуждала в девушке ни страха, ни любопытства. Она находилась по ту сторону какой-то неведомой границы, за которую нельзя было заглянуть, сохранив здравый рассудок. К тому же мама все время повторяла, что все будет хорошо. Она не позволит отцу так поступить.

Гизела верила ей.

В отличие от кормилицы.

– Что вы будете делать, если король потребует эту жертву? – спросила Бегга.

– Я и так уже принесла столько жертв, – поджала губы Фредегарда. – И он тоже. Когда мы были молоды, Карл был доволен жизнью и беззаботен, теперь же он руководствуется лишь чувством долга и страхом. Да, страхом – он боится, что кто-то помешает ему выполнить свой долг. Пусть хоть душу продаст за этот свой долг, но не моего же ребенка! Норманн ее не получит.

И только тогда Гизела почувствовала, как холод уходит из ее рук и ног. Грелка и жаровня дарили ей тепло. На лице девушки выступил пот.

– Но как вы сможете помешать ему? – спросила Бегга.

– У меня есть план, – ответила Фредегарда. – И ты должна помочь мне его осуществить.

Открыв глаза, Руна ощупала землю. Нельзя было спать. Она знала все звуки леса, но во сне не могла отличить опасные от безопасных. Девушка привыкла бегать, карабкаться, прыгать, красться, но во сне не могла контролировать ситуацию. Вынырнув из темного мира грез, она часто не понимала, где она и кого ей стоит опасаться – диких зверей или же людей, которые могли преследовать ее. Она спряталась в скалах от рыцарей – эти воины, судя по их странной одежде, оружию и непонятной речи, были франками. С тех пор Руна спасалась бегством. Впрочем, иногда ей приходилось искать общества людей – не воинов, конечно, а крестьян, но такое случалось только тогда, когда голод и холод становились ее опаснейшими противниками, опаснее людей.