– Не знаю, что со мной такое. – Она поцеловала его в губы. – Мне очень хочется, но в данный момент у меня, похоже, нет на это сил. Возможно, слишком много нерешенных проблем на работе.

– Ну тогда отпуск просто необходим. Нам необязательно уезжать надолго. Например, на выходные?

Он перевернулся и, глядя на нее, провел рукой по ее животу.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

София, пребывавшая где-то в другом месте, не откликнулась, но отметила его раздражение, когда он внезапно отбросил одеяло и встал. Она отключилась, а он отреагировал так быстро и импульсивно.

– Прости, дорогой. Не сердись.

Микаэль вздохнул, надел трусы и пошел на кухню.

Почему она чувствует себя виноватой перед ним? Неужели это правильно, почему она должна испытывать угрызения совести? Что дает ему такое право? Чувство вины, вероятно, одна из самых отвратительных выдумок человечества, подумала София.

Она подавила в себе злость и пошла за ним. Он заряжал кофеварку и через плечо бросил на Софию сердитый взгляд. Тут на нее внезапно нахлынула волна нежности к нему. Ведь он не виноват, что он такой, как есть.

Она прильнула к нему сзади и поцеловала в затылок, сбросив на пол распахнувшийся халат. Ему ничего не оставалось, как овладеть ею прямо возле мойки, после чего она направилась в душ.

Ну с меня ведь не убыло, подумала она.

Когда София закончила все дела и уже собиралась ехать домой, зазвонил телефон.

– Здравствуйте, меня зовут Роз-Мари Бьёрн, я звоню из социальной службы Хессельбю. У вас найдется минутка?

София взглянула на часы – почти половина шестого. Никакого желания разговаривать у нее не было, но она ответила, что может поговорить, только недолго.

– Нет-нет, много времени я у вас не займу. – Голос женщины звучал очень любезно. – Меня интересует только, правда ли, что у вас есть опыт работы с детьми, получившими психическую травму во время войны?

София откашлялась.

– Да, все верно. Что вы хотите узнать?

– Дело в том, что у нас в Хессельбю есть семья, приемному сыну которой требуется пообщаться с кем-нибудь, кто лучше разберется в его жизненном опыте. И когда я окольными путями узнала о вас, то решила попробовать с вами связаться.

На Софию навалилась усталость. Больше всего ей хотелось поскорее закончить разговор.

– Вообще-то у меня довольно много пациентов. Сколько ему лет?

– Шестнадцать, его зовут Самуэль. Самуэль Баи, из Сьерра-Леоне.

София быстро взвесила все за и против.

Забавное совпадение, размышляла она. Я не думала о Сьерра-Леоне несколько лет, и тут вдруг сразу два предложения работы, как-то связанной с этим местом. – Пожалуй, я все-таки смогу выкроить время, – сказала она наконец. – Как скоро вы хотите, чтобы я с ним встретилась?

Они договорились, что мальчик приедет на первую диагностическую беседу через неделю, и, после того как социальный работник пообещала ознакомить Софию с их заключением о ребенке, повесили трубки.

Перед выходом с работы София сменила обувь – надела красные туфли от Джимми Чу, сознавая, что ранка на пятке начнет кровоточить уже в лифте.

ПРОШЛОЕ

Она дышит в мешке, который сама наполнила моментальным клеем. Сначала начинает гудеть в голове, потом все окружающие звуки раздваиваются. Под конец Девочка-ворона видит саму себя сверху.

На подъезде к местечку Больста он сворачивает с шоссе. Все утро она боялась того момента, когда он остановится на обочине и заглушит мотор. Она закрывает глаза, стараясь не думать, а он берет ее руку и кладет на то самое место, и сразу чувствуется, что он уже затвердел.

– Ты же знаешь, Виктория, про мои потребности, – говорит он. – Ничего странного тут нет. Они имеются у всех мужчин, и совершенно естественно, что ты помогаешь мне расслабиться, чтобы мы смогли ехать дальше.

Она не отвечает, продолжает сидеть с закрытыми глазами, когда он, гладя ее одной рукой по щеке, другой расстегивает ширинку.

– Помогай, не упрямься. Много времени это не займет.

Его тело пахнет потом, дыхание отдает кислым молоком.

Она делает то, чему он ее научил.

Со временем у нее стало получаться все более ловко, и когда он хвалил ее, она почти гордилась: она что-то умеет, причем хорошо.

Когда он кончает, она берет возле рычага коробки передач рулон бумаги и обтирает липкие руки.

– Как ты смотришь на то, чтобы заехать в Энчёпинг на большой рынок и купить тебе что-нибудь красивое? – спрашивает он, улыбаясь, глядя на нее с нежностью.

– Ну, пожалуй, можно, – бормочет она, потому что всегда отвечает на его предложения бормотанием. Ведь никогда не известно, что они на самом деле означают.

Они направляются на хутор в Дала-Флуда.

Все выходные они будут один на один.

Она и он.

Ехать с ним она не хотела.

За завтраком она сказала, что не хочет ехать, а лучше останется дома. Тогда он встал из-за стола, открыл холодильник и достал неоткрытую коробку молока.

Потом встал позади нее, вскрыл упаковку и, не торопясь, вылил на дочь холодную жидкость. Молоко текло у нее по голове, волосам, лицу и дальше – по коленям. На полу образовалась большая белая лужа.

Мама ничего не сказала, просто отвернулась, а он молча отправился в гараж грузить вещи в машину.

И вот теперь она едет через по-летнему зеленую провинцию Даларна с огромной черной тревогой внутри.

За все выходные он ее ни разу не касается.

Правда, смотрел, как она переодевается в ночную рубашку, но в постель к ней не залезал.

Лежа без сна и прислушиваясь к его шагам, она притворяется, будто она часы. Ложится на живот, и получается шесть часов, потом поворачивается по часовой стрелке, оказываясь на левом боку, и получается девять.

Еще четверть поворота, и она уже на спине – часы бьют двенадцать.

Затем на правую сторону – три часа.

Снова на живот – шесть часов.

На левый бок – девять, на спину – полночь.

Если научиться управлять часами, то он перепутает время и не придет к ней.

Она не знает, в этом ли дело, но он ее не трогает.

В воскресенье утром, когда надо ехать обратно на остров Вермдё, пока он варит кашу, она излагает ему свою идею. Говорит, что у нее летние каникулы и она бы с удовольствием здесь ненадолго задержалась.

Его первая реакция: она слишком мала, чтобы прожить в одиночестве целую неделю. Она рассказывает, что уже спросила тетю Эльсу из соседнего дома, нельзя ли пожить у нее, и та страшно обрадовалась.