На основе возвышения и господства этих крупных промышленных компаний Чандлер описал три модели капитализма, каждая из которых связана с одним из трех основных оплотов капитализма времен второй промышленной революции: а) “персональный капитализм”, как в Великобритании; б) “конкурентный (управленческий) капитализм”, как в Соединенных Штатах, и в) германский “кооперативный капитализм”{31}. Чандлер полагал, что семейственность вредит даже успешным крупным промышленным фирмам в Великобритании, каждой из которых владеет и управляет одна и та же династия: им не хватает энергии, динамики и амбиций их американских собратьев. Разделение же владения и управления, которое Чандлер назвал “управленческим капитализмом”, позволило американским компаниям выбрать новые организационные формы – в частности, многофилиальную структуру (М-форма), которая позволяла гораздо эффективнее привлекать и распределять капитал, нанимать способных работников, внедрять новшества и инвестировать в производство и систему сбыта. М-форма, которая подразумевала объединение полуавтономных товарных или территориальных подразделений под руководством центральной штаб-квартиры, позволяла эффективнее осуществлять широкомасштабные операции и создавать быстрорастущие корпорации. В свою очередь, стремление немецких компаний сотрудничать с профсоюзами привело к возникновению системы, которую Чандлер назвал “кооперативным капитализмом”, впоследствии известным как “кодетерминация”. Немецкие фирмы старались включать как можно больше заинтересованных лиц, помимо акционеров и руководителей высшего звена, в управление компанией.

И хотя эти три системы во многом различались, в одном они все же были похожи: в каждой из них корпоративная власть принадлежала крупным компаниям. Размеры компании обусловливали власть, и наоборот.

Будь то большой бизнес, большое правительство или большой профсоюз, триумф крупных централизованных организаций укреплял и поддерживал распространенное мнение о том, что большие размеры – это хорошо и добиться власти в любой важной сфере значительно проще современной рациональной организации, деятельность которой эффективнее в том случае, если организация эта большая и централизованная. Это мнение стало общепринятым в первую очередь потому, что ему нашлись веские интеллектуальные доказательства в экономике, социологии и политологии. А подтверждалось оно главным образом положениями из фундаментального труда замечательного немецкого социолога Макса Вебера.

Макс Вебер был больше чем социолог. Он был одним из выдающихся интеллектуалов своего времени, изучал экономику, историю, религию, культуры разных народов и прочее. Он писал книги по экономике западных стран и истории права, религии Индии, Китая, а также об иудаизме, государственном управлении, жизни города. Через два года после его смерти, в 1922 году, вышел массивный том его работ “Хозяйство и общество”. Также, по словам политолога и социолога Алана Вольфа, Вебер был “ведущим исследователем XX столетия по вопросам власти и авторитета”{32}, именно поэтому мы и обратились к его трудам. Теории Вебера о бюрократии проясняют, как можно на деле использовать власть.

Вебер родился в 1864 году. Юность его пришлась на время объединения Германии из разрозненных земель в единое государство. Германия превращалась в современное промышленное государство. Вебер, хоть и занимался преимущественно научной работой, тоже принимал участие в модернизации, причем в самых разных ипостасях: не только как ученый, но и как советник Берлинской фондовой биржи, консультант групп политических реформаторов и офицер запаса германской армии{33}. Впервые внимание общественности он привлек своим вызвавшим споры исследованием положения немецких сельскохозяйственных рабочих, которых вытесняли мигранты из Польши: Вебер утверждал, что крупные немецкие землевладения следует разделить на наделы и раздать рабочим, чтобы убедить их остаться в родных краях. Впоследствии, когда Вебер занял должность преподавателя экономики во Фрайбургском университете, его рассуждения на тему того, что Германии следует пойти по пути “либерального империализма”, чтобы выстроить политические и институциональные структуры, необходимые современному государству, снова вызвали неоднозначную реакцию публики{34}.

В 1898 году после тяжелой семейной ссоры, ускорившей смерть его отца, у Вебера случился срыв и, как следствие, началось нервное истощение, из-за которого он не всегда мог преподавать. Во время очередной ремиссии, в 1903 году, Гуго Мюнстерберг, профессор прикладной психологии из Гарвардского университета, пригласил Вебера поучаствовать в международном Конгрессе искусств и наук в Сент-Луисе, штат Миссури. Вебер охотно согласился: его живо интересовали Соединенные Штаты с их возможностями и, как полагал Вебер, относительно неразвитой экономикой и политической системой, а также привлекали возможность глубже изучить протестантизм (вскоре вышла его самая авторитетная работа, “Протестантская этика и дух капитализма”) и щедрый гонорар. Как писал впоследствии немецкий историк Вольфганг Моммзен, поездка оказала “решающее влияние на политические и социальные идеи Вебера”{35}.

Во время поездки в Соединенные Штаты в 1904 году Вебер не только выступил с лекциями, но и совершил грандиозное турне: он объехал почти всю страну для наблюдения и сбора данных, за три месяца провел более 180 часов в поездах, посетил Нью-Йорк, Сент-Луис, Чикаго, Маскоги в Оклахоме (чтобы увидеть территории индейцев), Маунт-Эйри в Северной Каролине (где жили его родственники) и множество других мест (например, встретился с Уильямом Джеймсом[7] в Кембридже, штат Массачусетс). Из современного государства Вебер попал в еще более современное. Америка, по словам Вебера, представляла собой “последний случай в многовековой истории человечества, когда сложились настолько благоприятные условия для свободного и великого развития”{36}. Америка оказалась самым ярко выраженным капиталистическим обществом из всех, которые Веберу довелось видеть, и он признал, что страна предвосхитила будущее. Небоскребы Чикаго и Нью-Йорка показались Веберу “цитаделями капитала”, он восхищался Бруклинским мостом и поездами, трамваями и лифтами в обоих мегаполисах.