Аким вздрогнул и остановился. Вот те на, едва не наткнулся на двух девушек, что возвращались из собора после вечерни…

— Что ж ты, боярин, идешь и под ноги не смотришь, — укорила его одна из них, что была побойчее.

Аким густо покраснел.

— Прощения просим… задумался. И не боярин я… — промямлил он.

— Не боярин? А кто ж? — тихо спросила другая.

И Аким внезапно почувствовал, как от ее голоса у него мгновенно пересохло в горле. Господи, да что ж с ним творится-то?

— Государев розмысл, — прошептал он. — От государя иду… вот и задумался…

Девушки переглянулись и прыснули. Но одна громко, а другая тихо эдак, в кулачок. И от этого тихого смешка у Акима вдруг сердце забилось так бешено, что ему показалось, еще чутка — и оно вообще выскочит из груди. А девушки, все так же смеясь, обошли его и стали неторопливо удаляться в сторону Боровицких ворот. Аким проводил их растерянным взглядом, а когда они уже скрылись из виду, зло скрипнул зубами. Вот ведь рохля — даже не спросил, кто они и откуда… И как теперь их сыскать? В том, что их непременно надобно сыскать, у него не было ни малейших сомнений.

Следующие несколько дней он мучился. Все валилось из рук. Ранее, в те редкие моменты, когда он появлялся дома, маменька исподволь начинала с ним разговоры о том, что, мол, он нонича человек солидный, с положением, не абы кто, а сам государев розмысл, и потому ему, как человеку солидному и степенному, надобно ужо… Аким сбегал, так и не дослушав. А когда матушка зажимала его в угол, отнекивался тем, что он, мол, человек государев, а эвон и сам государь тоже покамест не женился. Хотя в последние полгода эта отмазка уже не работала, поскольку пошел слух, что государь это проблемой озадачился и сейчас подыскивает себе невесту. Но Аким в последнее время так замотался, что, появляясь в Москве, домой забегал токмо повидаться и тут же мчался далее. Но вот сейчас он и без всяких маменькиных уговоров чувствовал, что готов изменить свой холостяцкий статус… Вот только с кем? Кто она? Откуда? Он и лица-то ее в темноте не разглядел толком. Лишь голос слышал. Голос…

Даже поездка в Тулу вместе с венецианскими стекольных дел мастерами и та не помогла. Он и там был как вареный. Слава богу, в Туле у него уже было добро помощников, а то бы, вот ведь позор, завалил бы царево поручение напрочь. Потому что почти и не слышал, что ему там венецианские мастера баяли…

А по возвращении из Тулы к нему заявился Митрофан. Аким как раз валялся на кровати, закинув руки за голову, и глядел в потолок. Его переполняло отчаяние. Он никак не мог придумать, как отыскать таинственную незнакомку. Несколько вечеров подряд Аким ходил на Соборную площадь и подглядывал из-за угла, не появится ли она снова. Впрочем, что делать, ежели она появилась бы, он, хоть убей, не мог придумать. Ибо подойти к ней и спросить, кто она, откуда, да просто хоть что-нибудь — он бы ни в жизнь не осмелился…

Митрофан вошел, поздоровался и тихо так присел в уголочке. И сидел молча, на Акима поглядывая. А потом вдруг распахнул полушубок и выудил оттуда «царев штоф», глиняную бутыль с царским орлом на боку, в кои в Белкино для царева двора особливые настойки разливали.

— А ну-тко, садись, друг милый, да сказывай, чего это тебя так тревожит…

И спустя час и половину штофа Аким уже жалился другу на свою горемычную жизнь. А тот сочувственно кивал да хмыкал себе под нос.

Утром Аким встал, мучимый легкой головной болью, коей раньше не знал, поелику никогда ранее крепкого зелья не употреблял, и большой стыдобой, так как свои душевные дела и страдания на чужую голову вывалил. А посему он твердо решил выкинуть все эти постыдные мысли из головы и заняться наконец делом. Эвон у него сколько чертежей не разобрано. И упорно пытался на сем сосредоточиться целый день… А вечером отыскал недопитый штоф и, нацедив оттуда остатки в дареную царем серебряную чарку, залпом опрокинул в горло. Но это не помогло…

На следующий день, когда Аким стиснув зубы сидел над чертежами, обхватив руками свою вышедшую из повиновения голову, к нему прибежал гонец от государя и велел через час одеться знатно и быть у ступеней государевых палат. Государь-де куда-то отъехать собирается и велит ему, Акиму, его сопровождать.

Аким мрачно отодвинул чертежи, бросил взгляд в бронзовое зерцало, достал ножни, уныло подправил свою небольшую аккуратную бородку и облачился в нарядный, с шитьем зеленый кафтан и сафьяновые зеленые же сапоги, также даренные государем.

Ехать оказалось недалеко, к Рождественскому монастырю. Их кавалькада, рысью проскочившая через весь Китай- и Белый город, остановилась у добротного тына, окружавшего высокие каменные палаты. Царь повернулся к Акиму и, подмигнув ему, спросил:

— Знаешь, кто здесь живет?

— Нет, государь, — безразлично отозвался Аким.

— Мой гость государев, Никодим Аниканов. Знатный купец. С Англией и Голландией напрямую торгует. В Лондоне и Антверпене свои склады имеет. Двенадцать кораблей его товар из Архангельска в иные края возят. Соображаешь?

Аким кивнул. Он не понимал, при чем тут этот гость государев и вообще зачем его государь с собой позвал. Но ему было все равно.

— А еще знаешь, чего он, на иноземные порядки насмотревшись, удумал? — продолжал между тем государь. — Девок, дочек своих, письму и цифири обучать. Да не только им, а еще языкам разным — аглицкому, голландскому и латинскому с греческим. — Государь хохотнул. Типа, ну взбредет же людям в голову эдакая блажь — баб учить.

Аким слабо улыбнулся в ответ. Его-то какое дело?

— Государь! — Сказать, что Никодим Аниканов был поражен, увидев царя у своих ворот, это значит не сказать ничего.

Он было впал в прострацию, но затем его деятельная купеческая натура взяла вверх, и в доме все завертелось. Мгновенно была нарядно убрана парадная горница, накрыт стол, воям холопского полка, что столпились во дворе и на улице, перекрыв подходы к тыну, также было послано угощение. Тут же были принесены кувшины с водой, тазы и мыло государевой мыльной мануфактуры, поскольку всем уже было известно, что и государь, и все его ближние без мытья рук за стол не садятся, после чего хозяин вместе с именитыми гостями уселся трапезничать…

Стол у купца был богатый, но государь, как, впрочем, и сам Аким, ели мало. Государь по своему обычаю, а Аким тоже… ну и потому, что ему уже давно кусок в горло не лез. Однако угощением хозяйским не побрезговали. От каждого блюда отщипнули по малой толике. А затем государь отодвинул от себя тарелку и, развернувшись к хозяину, подмигнул ему. Он вообще нынче был какой-то шибко веселый.

— Небось, Никодим Трофимыч, все гадаешь, чего это я к тебе нагрянул, а?

Купец слегка побледнел и подобрался.

— Так ведь, государь, чего тут гадать-то… и гадать тут нечего. Токмо ведь корабли-то с товаром лишь по весне из Антверпена возвернутся. Тогда я все недоимки по своему товариству в казну и погашу. Как Бог свят погашу. Ты же меня знаешь!