Юной леди никто ложку не предложил, как-то не подумали. Да и черт с ней! Не очень-то и хотелось с этими чавкающими чертями из одной кастрюли хлебать! Иное дело – рыбка, Женька с большим удовольствием скушала два куска безумно вкусной, запеченной в сливках и яйце форели, закусила пирогом с ревенем, после чего почувствовала себя настолько сытой, что едва не рыгнула. Рыгать тут, похоже, было принято, как и чавкать, и бросать кости откуда-то взявшимся собакам.

Собаки лаяли и дрались, гости после пятого тоста уже никого не слушали, а лишь орали, стараясь перекричать друг друга. Время от времени залу сотрясали раскаты грубого хохота, потом кто-то затянул песню, тут же подхваченную всеми. Шум стоял страшный, и Женьке все никак не удавалось вызвать на откровенный разговор ярла Хакона или хотя бы его жену… или кто там была эта вальяжная дама.

Наместник очень быстро надрался да, пьяно смеясь, все подмигивал гостье, иногда поглаживал руку, правда, приставать не смел, по-видимому, опасаясь крутого нрава супруги, отличавшейся крайне молчаливым нравом, Женька заметила – как сидела, так еще и не произнесла ни слова. Однако кубки поднимала исправно, пила.

Ну, уж как с ней-то начать разговор, Летякина знала. Перегнулась через упавшего лицом в пирог ярла:

– Я извиняюсь, а где тут у вас туалет?

Супруга наместника удивленно хлопнула ресницами. Поня-а-атно, опьянела уже, чего уж.

– Ну, мне бы во двор…

– Ага! – сообразила женщина. – Идем…

Женька выбралась из-за стола, и Ингигерда, непринужденно взяв ее под руку, куда-то повела, попутно шпыняя попадавшихся на глаза слуг:

– Пирог с вязигою подавайте, пора уж! И жареных гусей.

Нырнув в небольшую дверь, они оказались на галерейке, идущей вокруг всей хоромины, откуда открывался прекрасный вид на внутренний двор усадьбы. Крыльцо, где толпились вышедшие продышаться (а заодно и, пардон, поблевать) пирующие, находилось как раз под галереей, внизу отчетливо слышались пьяные голоса стоявших там «лучших мужей».

– А я вот велю слугам загонять вепря прямо с утра!

– Не, клянусь Велесом, на кабанов куда лучше охота.

– Сказал! На кабанов! Еще скажи – на зайцев.

– Кого-кого ты зайцем назвал, рыло?

Внизу послышался шум – возникла свалка, тотчас же растащенная подбежавшими воинами и добрым словом вовремя возникшего на крыльце Хакона-ярла:

– О, славный витязь Херульф, сын всепобеждающего Рагнара Синий Плащ! И ты, Славута, достойнейший муж, сын славного Вуеча Третятыча! Пристало ли вам ругаться, как мужикам-смердам? Вы что – простолюдины или славные воины, княжьи мужи? На таких, как вы, вся дружина держится… прошу же поскорей поднять кубки друг за друга! Идем же к столу, други. Мы славно воевали, славный нынче и пир! Посейчас музыканты явятся да танцовщицы – волоокие ромейские девы. Идемте же. Что нам тешить коварного Локи, это ведь его происки, я уверен.

– Верно сказал, ярл!

– Вот, поистине, слова достойного мужа!

– Идемте же, братие, поглядим на танцовщиц – так ли они хороши?

– Да-да, идем.

– Славно посидим, клянусь Фрейей!

– Согласен! Велесом клянусь.

– А вы, двое – помиритесь тотчас!

– Да-да, помиритесь, а мы за вас выпьем! Вот это будет славно!

– Ага!

– Я оставлю тебя, госпожа, – услыхав про танцовщиц, поспешно засобиралась Ингигерда. – Найдешь ли обратный путь в залу? Вот в эту дверь. Я пошлю слугу…

– Не надо. Не дура – найду.

Женьке и впрямь хорошо было бы освежиться, да и хватит уже пить, тем более такими ведрами. Так и упиться можно!

– Как там наша невеста, славный Довмысл? – снизу, с крыльца, неожиданно прозвучал знакомый голос.

– Держится хорошо. – Воевода одобрительно крякнул. – А уж красна, красна – мнози с нее глаз не сводят. Эх, Стемиде, какую мы девку нашли!

– И князь наш – щедрый на кольца.

– Ужо, воздаст, не думай. За такую-то красу. А в Киеве, как решили, будет. Старуха свой хлеб зря не ест. Нет, ну и девка… в портах-то была – чисто отрок, а ныне – царевна ромейская!

– Об этой царевне, дядько Довмысл, еще кое-кто знает. Те, кто доставал, из реки вытаскивал…

– И кто ж, напомни.

– Так говорил уж. Младые Тимота с Путяткою, гриди…

Довмысл резко повысил голос:

– Так оне еще живы, что ль?

– Сделаем, – с некоторым испугом отозвался варяг. – Может, в походе лучше?

– Не лучше! Там глаз много. Делай здесь, и поскорей, чуешь?

– Здесь так здесь. Есть у меня люди верные, завтра пошлю парней на торг, а там с ними драку затеют, да ножичком… Хоронить по-людски придется, с тризною. Все же – гриди.

– Схоронят. Серебришка на то дам и рабынь подкину, в могилки покласть. Все! Иди, Стемиде, ищи своих людей…

– Да чего их искать-то? Свистнуть только да бусиной поманить.

– Иди, сказано! И не прекословь!

– Слушаюсь, господине.

Из того, что услышала, Женька восприняла только одно – ее знакомых парней, Путятко с Тимотою, эти два психа собираются убить в самое ближайшее время, затеяв фальшивую драку на торгу.

Господи боже… да что тут творится-то? Жаль, не успела переговорить по душам с Гречкой. Да и вообще, сложившуюся ситуацию нужно немедленно по трезвянке обдумать! Давно бы уже… А с Гречкой тянуть нечего… может, он и парней этих, Путятко с Тимотой, знает?

Парней Гречко знал. Более того, даже с ними «дружился» – ходил на рыбную ловлю, на охоту – не ровней, конечно, служкою – принеси – подай – да и то за честь! Он – слуга, полураб, а они – княжьи отроци, гриди.

О том паренек и поведал «князевой невесте», как только та, вернувшись в сопровождении Довмысла и его воинов с пира, призвала в горницу отрока «с квасом».

– Дружишься, значит. – Женька покусала губы и, взяв парня за плечи, прошептала: – Вот что, сегодня же найдешь их и скажешь – пусть бегут куда глаза глядят.

– Бегут? – Отрок непонимающе похлопал глазами и покачал головой. – Они не побегут, они ж гриди, не кто-нибудь!

– Не побегут – убьют их, – устало промолвила девушка. – Так им и передай. Только побыстрее. Сейчас можешь?

– Да могу. – Отрок пожал плечами. – Перед ночной стражей метнуся. Токмо мыслю… мыслю, не поверят они.

– То их дело. Я предупредила, а уж там, как бог даст.

– Какой бог, госпожа? Перун, Велес или Один варяжский?

– Иди уже! – Тяка махнула рукой. – О богах я без тебя подумаю.

Паренек убежал, и княжеская невеста, усевшись на лавку, устало вытянула ноги. Большой – тысяч на пять уж как минимум! – старинный город, ладей – целый флот, казнь… До смерти ту девчонку забили, до смерти, господи-и-и-и…