Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они придумали эту ложь — что Софи переехала жить в семью Агаты, — чтобы рассеять опасения мистера Уинтерстоуна. Он не мог примириться с тем, что его дочь покинута мужем и живет одна. Но и Агата, и Софи уверены, что, если бы он действительно беспокоился о благополучии своей дочери, они не стали бы его обманывать; Софи не покидало убеждение, что он больше заботится о приличиях, нежели о чем-либо другом. Мысль о том, что его дочь все это время продолжает жить одна в доме, могла привести его в ярость. Впрочем, в этой лжи есть доля истины: Софи действительно проводит очень много времени в семье Агаты — она даже отмечала с ними Рождество.
— Но вот где неприятная вещь, посмотри сюда, — Софи подается всем телом вперед и стучит пальцем по заключительному абзацу письма. — Он хочет приехать. Послезавтра.
Агата читает эти строки вслух.
— «Мне интересно обсудить с Томасом его экспедицию». — Она поднимает глаза от письма. — Вот черт!
Софи морщится.
— Прости, — говорит Агата;— Что ты собираешься делать?
— Не знаю. Не ожидала, что он так скоро объявится. Я хочу сказать, он же никогда не ездит ко мне. Кингстон всего в нескольких милях отсюда, но у него никогда нет времени.
— И он никогда не шлет тебе приглашений.
— Вот именно.
— И что он будет делать?
— Если Томас так и не заговорит?
Агата медлит с ответом. Все-таки какая Софи простодушная, какая оптимистка. Она все еще не теряет надежды, что Томас начнет говорить через два дня, — за это Агате хочется вскочить с места и обнять ее.
— Да, — говорит она.
— Что ж, в худшем случае, полагаю, он прикажет мне вернуться домой и будет настаивать, чтобы я отправила Томаса в больницу. Опять-таки какой шум поднимется. Сомневаюсь, что он потерпит возражения. Скорее всего, ему будет на нас наплевать. И возможно, он просто отвернется от нас навсегда.
Она берет письмо из рук Агаты и начинает складывать его снова и снова, пока оно не превращается в маленький квадратик. Руки ее дрожат, и на бледных щеках проступает румянец.
— Не сердись на него раньше времени, — просит Агата. — Ты ведь пока не знаешь, бросит он вас или нет.
— Да, — произносит Софи. — Что-то мое воображение разыгралось. Да так, что я и сама поверила. Ты права. Вдруг в итоге окажется, что он проявит сочувствие к Томасу.
— Ну а тем временем что ты собираешься делать?
— Следовать совету доктора Диксона, разумеется. Сегодня возьму Томаса на прогулку.
— Думаешь, это поможет?
Софи снова вздыхает. И это передается Агате. Груз, который давит на плечи.
— Не знаю, Агги. А ты как считаешь?
Агата глотает свой чай и надкусывает булочку.
— Я думаю… — Рот у нее забит, но она продолжает говорить, не прожевав: — Как насчет танцев?
Эти слова вызывают у Софи улыбку.
— Томас и раньше не очень хорошо танцевал!
— Вот видишь! — говорит Агата, довольная тем, что хотя бы немного подняла ей настроение. — Может, сейчас у него будет получаться гораздо лучше!
Она протягивает руку и дотрагивается до колена Софи.
— Он у нас заговорит, дорогая, не волнуйся.
— Не уверена, что главное — это чтобы он заговорил, как ты сказала. Что-то заставило его замолчать, и мне нужно найти способ вернуть его назад. Вернуть моего Томаса.
Лицо ее внезапно краснеет, глаза наполняются слезами.
Агата осознает, что жестоко было с ее стороны думать о Томасе как о змее. Это не его вина — болезнь скрутила человека. Просто она воспринимала его как причину страданий Софи, вот и отнеслась к нему плохо. Он скорее похож на малое дитя — бремя, доставшееся бедной подружке. А она должна сделать все, что в ее силах, чтобы помочь.
Но не сегодня. Мысленно она уже направляется к Роберту, следуя по секретной тропинке, которую он показал; она приведет ее мимо уродливых ворон, рассевшихся вдоль стены, и через сгнившие ворота в его садик. Агата знает — Софи видела, как они с Робертом переглядывались в церкви накануне, и ждет, что та скажет что-нибудь или начнет расспрашивать. Она бы, наверное, даже рассказала все, если бы Софи попросила об этом. Но сейчас голова подруги занята совсем другими вещами.
К тому же в комнате как-то тягостно. Нет и намека на то, что за окном чудесное утро, — шторы плотно задернуты.
— Неудивительно, что ты такая грустная, Медведица.
Агата встает со своего места и идет к окну. Она отодвигает портьеры и впускает в комнату потоки солнечного света.
— А сейчас мне действительно пора идти. Я обещала матери помочь с шитьем.
И она обязательно поможет. Потом.
Софи стоит над спящим мужем. Его загар постепенно сходит, и кожа снова становится бледной — пожалуй, даже слишком бледной, но, возможно, это из-за полумрака в спальне. Он спит на спине, под головой и плечами — горы подушек, так что тело его почти согнуто. Руки лежат поверх покрывала, а под рукавами ночной рубашки до сих пор краснеют струпья и корки. Рана на предплечье начала заживать, и скоро можно будет снять повязку. Лицо его повернуто в сторону. Даже во сне губы плотно сжаты. Волосы вьются кудряшками и закрывают ухо, которое торчит уже не так явно, поскольку лицо немного округлилось. По крайней мере, он не потерял аппетита — каждый день ест суп, который она приносит ему в комнату, а вечером за ужином жадно поглощает внушительное количество мяса, сыра и хлеба. И все равно он по-прежнему выглядит каким-то съежившимся, опустошенным. Что-то грустное есть в его облике, даже когда он спит.
Сейчас ей не хватает его больше, чем когда он находился в Бразилия. Когда он был там, она, по крайней мере, знала, что он думает о ней — хотя бы на первых порах, ну да ладно, — и она представляла себе, как он идет по джунглям решительным и твердым шагом, с умным, сосредоточенным лицом. В тот день, когда она провожала его на вокзале, он затащил ее в вагон, и они обнимались в пустом купе. Услышав свисток, она буквально вырвалась из его рук; поезд уже начал движение, когда она открыла дверь и спрыгнула на платформу. На прощание ей остались запах мяты на волосах и его сияющее лицо в окне поезда.
Томас резко просыпается, и на мгновение ей кажется, что он вот-вот улыбнется, но лицо его безучастно, голова остается неподвижно лежать на подушке. Только глаза быстро обводят комнату, как будто проверяют — не привела ли она к нему в комнату кого-то еще.
— Давай погуляем в парке, — предлагает она. — Сегодня славный денек.
Ее супруг откидывает покрывало, чтобы встать с кровати. Она замечает, что худые ноги его тоже изранены укусами насекомых. Золотистые волосы попадают в лучик света, пробивающийся сквозь щель между портьер, и вспыхивают, переливаясь. Он твердо стоит на ногах — тело его уже окрепло благодаря коротким прогулкам по саду каждый вечер перед ужином. Софи не допустит, чтобы муж превратился в калеку или в немого.