оспа продолжала оставаться эндемичным заболеванием; смертность была выше всего среди детей до десяти лет. Крупная вспышка произошла в Санкт-Петербурге в начале 1770-х годов. Сибирь пережила крупные эпидемии в 1710-х, 1730-х и 1760-х годах, более мелкие случались там каждые пять-шесть лет. Оспа пришла и на Тихоокеанское побережье, уничтожив две трети коренного населения Камчатки (1768–1769); в 1770-х годах она выкосила калмыков. Жертвами этой болезни становились даже члены правящей династии: молодой император Петр II скончался от нее в 1730 году, а Петр III, будущий супруг Екатерины II, заразился оспой еще в детстве, когда проживал в Голштинии, и выжил, но на лице его остались безобразные шрамы.

Прививать оспу в России начали в конце века. В народе с ней издавна боролись, обеспечивая физический контакт младенцев с теми, у кого болезнь проявлялась в слабой форме, но крестьяне не практиковали прививки, как это делали в Китае и Индии с древнейших времен. Екатерина II ввела в стране современную практику оспопрививания, вызвала в Санкт-Петербург британского врача Томаса Димсдейла, который пропагандировал ту по всей Европе. Он сделал прививки самой Екатерине и ее сыну Павлу в 1768 году и вернулся в 1781 году, чтобы привить двух ее внуков. Екатерина настояла на том, чтобы все придворные привились, и в течение следующих трех десятилетий «оспенные дома» – центры оспопрививания – открылись в Петербурге, Москве, Киеве, Иркутске и Казани; просвещенные дворяне создавали их в своих поместьях. По имеющимся оценкам, привились 20 тысяч человек (по некоторым данным – гораздо больше), но в России не существовало развитой сети учреждений здравоохранения, которая позволила бы всерьез изменить обстановку в масштабах империи.

Последние слова можно отнести ко всей системе предупреждения эпидемий в XVIII веке. Не хватало учреждений здравоохранения, современных медицинских и эпидемиологических исследований, средств распространения информации, которые эффективно охватывали бы население в случае эпидемии. На протяжении всего раннего Нового времени население постоянно страдало от последствий болезней, многие умирали от них. Это было одним из обстоятельств повседневной жизни – не считая периодических вспышек инфекционных заболеваний.

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

По воздействию на повседневную жизнь людей законодательство занимало второе место после системы налогообложения, затрагивая такие важнейшие вопросы, как владение землей и собственностью в целом, торговля, личное достоинство, тяжкие преступления, включая политические. Государство ревностно оберегало свою монополию на насилие, примером чему может служить статья о поединках в Артикуле воинском 1716 года. Дуэли как проявление частного насилия осуждались с тех пор, как эту практику в Московском государстве ввели европейцы (конец XVII века); вместо вызова на поединок следовало подавать в суд иск о бесчестье. Артикул воинский относился к поединкам еще более нетерпимо: «…Как вызыватель, так и кто выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случитца, что оба или один из них в таком поединке останетца, то их и по смерти за ноги повесить». В течение XVIII века государство тщательно контролировало основные вопросы, связанные с судопроизводством. Как говорилось в главе 14, судебные институты подверглись серьезным преобразованиям при Петре I и Екатерине II, но базовые законы и практики изменились мало.

«Упорядоченное полицейское государство», сложившееся в России, издавало множество указов и распоряжений, но своды законов в этом столетии почти не появлялись, несмотря на многочисленные попытки составить их. При Петре I были составлены Артикул воинский (1716) и Устав морской (1720). За образец взяли шведские уставы, предусматривавшие подсудность военным трибуналам, более сложные процедуры и намного более суровые наказания. При этом гражданские суды по-прежнему пользовались Уложением 1649 года. На протяжении всего XVIII века власти выражали намерение создать полный свод законов. В царствование Петра I уложенные комиссии собирались трижды (между 1700 и 1719 годами) – и всякий раз неудачно, прежде всего из-за нехватки профессиональных юристов, способных вести столь масштабный проект. Указы о созыве комиссий издавались и после Петра – в 1726, 1728, 1729, 1730 годах, – но это ни к чему не привело. При Елизавете, в 1754 году, было дано начало кодификации уголовного и имущественного законодательства; собранная с этой целью комиссия сделала кое-что в области уголовного права, но так и не закончила работы, что, возможно, было связано со вступлением России в Семилетнюю войну. Это проект утратил актуальность в связи с началом еще одного, инициированного Екатериной II: императрица решила созвать представителей всех сословий (исключая крепостных) для участия в работе новой Уложенной комиссии (1767). Чтобы дать ориентиры комиссии (и показать европейской публике свою приверженность идеям Просвещения), Екатерина лично составила для нее «Наказ» в духе новейших на то время европейских теорий. В 1767–1797 годах «Наказ» выдержал 25 изданий на девяти языках. Избиратели, посылавшие депутатов в комиссию, снабжали их своими наказами, которые являются ценными источниками о состоянии дел на местах. Однако работу комиссии, прерванную сначала Русско-турецкой войной 1768–1774 годов, а затем Пугачевским восстанием 1773–1775 годов, так и не удалось довести до конца. Лишь при Николае I, благодаря усилиям Сперанского, удалось составить Полное собрание законов Российской империи (1830), охватывавшее период с 1649 по 1825 годы, и Действующий свод законов Российской империи (1832). После этого издавалось полное собрание законов за каждый отдельный год.

Как отмечает Саймон Франклин, провал кодификационных попыток можно принять за глубинную слабость всей системы управления государством. Он приводит тезис Виктора Живова: провозглашенное в XVIII веке верховенство закона так мало воплощалось на практике, что представляло собой скорее «культурную фикцию», нежели реальность. Разумеется, неразвитость бюрократической системы и нехватка компетентных юристов приводили к тому, что в разных частях страны осведомленность о законе и практики его применения были неодинаковыми, и все же правовая система являлась частью повседневной реальности. Франклин не согласен с пессимистической оценкой Живова и в еще одном отношении: он напоминает, что в течение столетия были достигнуты немалые успехи в распространении печатных изданий законодательных актов. Согласно закону 1714 года, указы царя и Сената должны были выходить в печатном виде (помимо традиционных форм – устного оглашения и вывешивания в общественных местах), чтобы шире распространяться в народе. Это позволяло предотвратить намеренные или ненамеренные изменения текстов указов. Вероятно, было и еще более важное соображение – государство проецировало свое могущество и свою власть при помощи «ауры» печатного слова. Екатерина II издала аналогичные наказы в 1764 и 1773 годах. Печатные материалы не заменили рукописных версий законов, указов и других актов, исходивших от государства, но давали ему дополнительный инструмент для осуществления важнейших проектов.

В целом судебные учреждения XVII века сохранялись до реформ 1775 года, несмотря на период