Какое-то время Элфрик непонимающе смотрел на послушника, затем до него дошло.

— А-а! Так вы имеете в виду меня?

— Прежде чем ответить, хорошо подумай.

— Вы просите меня помочь отправить свояченицу на перекресток Висельников.

— Твою свояченицу, мою двоюродную сестру — да.

— Хорошо, я подумаю.

Годвин читал на лице Элфрика тщеславие, жадность, гордыню и думал о том, что Бог даже человеческие слабости направляет на благие цели. Монах видел Строителя насквозь. Должность олдермена обременительна для таких бескорыстных людей, как Эдмунд, который использовал власть во благо городских купцов, но для того, кто думает лишь о собственной выгоде, она предлагает бесконечные возможности для обогащения и удовлетворения честолюбия. Мягко, словно убаюкивая, Филемон продолжил:

— Если вы никогда не замечали ничего подозрительного, тогда, конечно, и говорить не о чем. Но я прошу вас напрячь память.

Аббат вновь подумал о том, как многому научился Филемон за последние два года. Нескладный прислужник аббата исчез. Он вел беседу как архидьякон.

— Вы могли бы припомнить случаи на первый взгляд безобидные, но в свете нашего разговора наводящие на мрачные мысли. По зрелом размышлении может показаться, что случаи эти не так уж невинны.

— Я вас понял, брат, — кивнул Элфрик.

Наступило долгое молчание. Про еду все забыли. Настоятель терпеливо ждал решения кандидата в олдермены. Филемон продолжил:

— И разумеется, если бы не Керис, все состояние Эдмунда перешло бы ее сестре Алисе… вашей жене.

— Да, — кивнул строитель, — я об этом уже думал.

— Ну и что же, как вам кажется, — спросил наконец послушник, — можете вы нам чем-нибудь помочь?

— Мне кажется, я очень даже могу вам помочь.

Керис никак не могла разобраться в слухах. Одни говорили, что Мэтти Знахарку поймали и заперли в подвале аббатства. Другие уверяли, что ее будут судить заочно. Третьи клялись, что обвинение в ереси предъявят кому-нибудь еще. Аббат на ее вопросы не отвечал, а остальные монахи утверждали, что вообще ничего не знают.

В субботу девушка отправилась в собор, исполненная решимости защитить Мэтти вне зависимости от того, будет обвиняемая присутствовать или нет, а также постоять за любую другую несчастную старуху, которой могут предъявить нелепое обвинение. Откуда такая ненависть к женщинам? Поклоняются Благой Деве, а остальных считают воплощением дьявола. В чем же дело? Будь это светский суд, где необходимо обвинительное заключение и существуют предварительные слушания, Керис могла бы заранее узнать свидетельства против Мэтти, но в церкви свои традиции. В чем бы ни обвиняли Знахарку, Суконщица громко скажет, что почтенная горожанка — настоящая целительница, использует травы и другие лекарства и, чтобы вылечиться, велит молиться Богу. Наверняка вступится еще кто-нибудь из горожан, кому она в свое время помогла.

Девушка стояла с Мерфином в северном рукаве трансепта и вспоминала ту субботу два года назад, когда судили Полоумную Нелл. Керис тогда сказала суду, что Нелл безумна, но совершенно безобидна. Это не помогло. Сегодня тоже собралось огромное количество ожидавших зрелища горожан и приезжих: обвинения, контробвинения, споры, крики, проклятия, а потом женщину поведут по улицам, будут сечь и, в конце концов, повесят на перекрестке Висельников. Пришел и монах Мёрдоу. Он всегда являлся на скандальные судебные слушания, которые давали ему возможность делать то, что бродячий проповедник умел всего лучше: доводить людей до исступления.

Пока ждали клириков, Керис думала о своем. Завтра в этом соборе она повенчается с Мерфином. Бетти Бакстер и четыре ее дочери уже не покладая рук пекли хлеб и пироги для праздника. Завтра вечером они с Фитцджеральдом уснут в собственном доме на острове Прокаженных.

Ее больше не расстраивало замужество. Решение принято со всеми его последствиями. По правде сказать, на душе у невесты было очень хорошо. Иногда девушка даже не понимала, чего раньше так боялась. Мерфин никого не может неволить — это не в его природе. Он добр даже к своему мальчишке-помощнику Джимми. Больше всего ей нравилась волнующая близость. Суконщица так хотела иметь свой дом, постель и возможность любить друг друга когда угодно — вечером, утром, посреди ночи или даже днем.

Наконец показались монахи во главе с епископом Ричардом и его помощником архидьяконом Ллойдом. Когда все расселись, аббат начал:

— Мы сегодня собрались здесь, чтобы рассмотреть обвинение в ереси против Керис, дочери Эдмунда Суконщика.

Все ахнули.

— Нет! — крикнул Мерфин.

Все обернулись на Керис. От страха ей стало плохо. Ничего подобного она не ожидала. Как удар из темноты. Девушка растерянно спросила:

— За что?

Ей никто не ответил. Она вспомнила, как отец предупреждал ее, что Годвин, дабы противодействовать обращению за королевской хартией, способен на все. «Тебе известно, как он жесток, даже в малом, — сказал тогда Эдмунд. — Это приведет к открытой войне». Керис вздрогнула, припомнив и свой ответ: «Да будет так. Открытая война».

Но все равно шансы аббата были бы невелики, будь отец здоров. Эдмунд заставил бы его замолчать, а может, и стер в порошок, но одна Суконщица — совсем другое дело. У нее нет ни власти отца, ни его авторитета, ни поддержки людей — пока нет. Без него она слаба.

Девушка заметила в толпе тетку Петрониллу, одну из немногих, кто смотрел не на нее. Почему она молчит? Конечно, мать будет поддерживать сына, но ведь не может же она спокойно смотреть, как брат осудит сестру на смерть? Когда-то Петронилла говорила, что хочет стать Керис матерью. Помнит ли она об этом? Суконщице почему-то показалось, что нет. Она слепо любит сына, поэтому и не хочет встречаться с племянницей глазами. Тетка уже приняла решение не мешать Годвину. Встал Филемон.

— Милорд епископ, — официально обратился он к судье, но тут же развернулся к публике, — как всем известно, горожанка Мэтти Знахарка бежала. Она испугалась суда, а значит, очевидно, виновна. Керис много лет зналась с Мэтти и всего несколько дней назад прилюдно в соборе защищала ее.

Так вот зачем Филемон расспрашивал ее про Знахарку. Девушка обменялась взглядами с Мерфином. Он тогда встревожился и оказался прав. Теперь все стало понятно. Одновременно Суконщица дивилась переменам, произошедшим с Филемоном. Этот неуклюжий, жалкий мальчишка теперь так уверен в себе, так высокомерен, что не робеет ни перед епископом, ни перед аббатом, ни перед горожанами. Как полная яда змея, готовая наброситься на жертву, он между тем продолжал:

— Керис заявила, что готова поклясться, будто Знахарка не ведьма. Зачем бы ей это? Чтобы отвести от себя подозрения?

— Потому что она невиновна, так же как и Мэтти, ты, лживый лицемер! — выкрикнул Мерфин.

За такое его могли и в колодки посадить, но тут все разом закричали, и оскорбление осталось без последствий. Филемон продолжал: