Последняя новость была особенно приятной для Скарлетт. Единственная больница в округе размещалась в работном доме в Дюншолине, на расстоянии четырнадцати миль отсюда. Она никогда не бывала в работном доме, последнем прибежище неимущих, и надеялась, что никогда не будет. Скарлетт твердо верила в необходимость работы вместо попрошайничества, и она предпочла бы не видеть несчастных, которые заканчивали там свою жизнь. И это, конечно, было не место для рождения ребенка. Личный доктор, это больше подходило ей. Он будет все время под рукой, так как дети часто болеют крупом, ветрянкой и тому подобными болезнями. Теперь только оставалось найти кормилицу с середины ноября и привести в порядок дом.

— А где твоя прекрасная Фицпатрик, Колум? Мне казалось, что она согласилась приехать ко мне месяц назад.

— Она действительно согласилась месяц назад и уведомила об этом за месяц, как делает каждый приличный человек. Она будет здесь первого октября, то есть в следующий четверг. Я предложил ей пожить у меня.

— Вот как? А я думала, что она будет экономкой у меня. Почему она не остается здесь?

— Потому, Скарлетт, дорогая, что твой дом — единственный в Баллихаре, который до сих пор не отремонтирован.

Скарлетт с удивлением оглядела свою комнату-кухню. Она никогда не обращала внимания на то, как выглядит ее жилище; это было временное удобное место наблюдения за работой в городе.

— Здесь отвратительно, не так ли? — сказала она. — Лучше мы побыстрее доделаем дом, чтобы я могла переехать. — Она улыбнулась, но с трудом. — Дело в том, Колум, что я совершенно измотана. Я буду рада разделаться с работой и немного отдохнуть.

Скарлетт не сказала о том, что работа стала для нее только работой после того, как кузины отказались переехать к ней. Она не испытывает радости от возрождения земель О'Хара, если сами О'Хара не будут наслаждаться этой землей. Она снова и снова старалась понять, почему они отказались. Единственной причиной, которую она видела, было нежелание жить слишком близко к ней: они не любили ее, несмотря на всю их доброту и теплое отношение. Она чувствовала себя одинокой среди них, даже когда была вместе с Колумом. Она верила, что он ее друг, но это он сказал ей, что они никогда не приедут. Он понимал их, был одним из них.

Все время теперь болела спина. На распухших ногах мучительно больно ходить. Она уже не хотела ребенка. Он делал ее больной, и именно благодаря ему ей впервые пришла в голову идея купить Баллихару. И ей еще мучиться шесть — нет, шесть с половиной недель.

«Если бы у меня были силы, я бы завопила», — мрачно подумала она. Но она выдавила еще одну слабую улыбку для Колума.

Он выглядит так, как будто хочет сказать что-то и не знает что. Ну, я не могу помочь ему. Я совершенно не в состоянии разговаривать.

В дверь постучали.

— Иду! — крикнул Колум. И правда, побежал как заяц. Улыбаясь, вернулся в кухню с пакетом в руке. — Это миссис Фланаган из магазина. Она принесла табак, который ты заказывала для бабушки. Я возьму его для нее.

— Нет. — Скарлетт вскочила на ноги. — Она просила меня достать. Это единственная вещь, о которой она просила. Запряги пони и помоги мне залезть в коляску. Я хочу сама отвезти.

— Я поеду с Тобой.

— Колум, здесь едва хватает места для меня; перестань об этом говорить! Подай коляску и только помоги мне сесть в нее. Пожалуйста. Одному Богу известно, как я вылезу из нее.

Скарлетт была не в восторге, увидев кузена Сина выходящим из коттеджа бабушки на шум ее коляски. «Страшный Син» — так звала его Скарлетт про себя, точно так же она всегда думала о своем кузене Стивене в Саванне — «Страшный Стивен».

Они заставляли Скарлетт поеживаться, потому что всегда молча наблюдали, как другие О'Хара разговаривали и смеялись. Ее не интересовали люди, которые не болтали и не смеялись, или люди себе на уме. Когда Син предложил ей руку, чтобы помочь войти в дом, она неуклюже отступила в сторону.

— Не нужно, — сказала она весело, — я прекрасно могу обойтись сама. Син нервировал ее даже больше, чем Стивен. Все неудачники заставляли ее нервничать, а Син был О'Хара, которому не везло. Он был третий сын Патрика. Старший сын умер. Джейми работал в Триме, поэтому, когда Патрик умер в 1861 году, Син унаследовал ферму. Ему было «только» тридцать два в то время, и он думал, что это «только» оправдывает все его неудачи. Он делал все так плохо, что был реальный шанс потерять арендованный участок земли.

Дэниэл, как старший, созвал всех детей Патрика. Хотя ему было шестьдесят семь, он ощущал в себе больше силы, чем Син и его собственный сын Симус, которому тоже было «только» тридцать два. Он работал всю жизнь рядом с братом; теперь, когда Патрик умер, не стоит молча смотреть, как губится дело их жизни. Син должен уйти.

И Син ушел. Но не совсем. Уже двадцать лет он живет с бабушкой, позволяя ей ухаживать за собой. Он отказался выполнять какую-либо работу на ферме Дэниэла. Скарлетт пошла прочь от него так быстро, как могли нести ее босые опухшие ноги.

— Девочка Джералда! — воскликнула бабушка. — Я рада видеть тебя, молодая Кэти-Скарлетт.

Скарлетт верила ей. Она всегда верила бабушке.

— Я принесла тебе табак, старая Кэти-Скарлетт, — с искренней веселостью сказала она.

— Как здорово! Выкуришь трубку со мной?

— Нет, спасибо, бабушка. Я еще не настолько ирландка.

— Жаль. А я такая ирландка, какими Бог сотворил их. Набей мне трубку.

В крошечном коттедже было тихо. Скарлетт положила ноги на табурет и закрыла глаза. Тишина была успокаивающей.

Скарлетт пришла в бешенство, когда услышала крики на улице. Неужели нельзя побыть полчаса в тишине? Она поспешила во двор фермы, готовая наорать на любого, кто шумел.

То, что она увидела, было настолько ужасным, что она забыла свой гнев, боль в спине, агонию в ногах — все, кроме страха. Во дворе фермы Дэниэла стояли солдаты, констебли и офицер на гарцующей лошади с обнаженной саблей в руке. Солдаты устанавливали треножник из стволов деревьев. Скарлетт заковыляла через двор к рыдающей в дверях Кэтлин.

— Вот еще одна, — сказал солдат. — Посмотрите на нее. Эти ирландцы плодятся как кролики. Почему они вместо этого не научатся носить ботинки?

— В постели ботинки не нужны, — сказал другой, — или под кустом.

Англичане засмеялись. Констебли уставились в землю.

— Эй, вы! — громко крикнула Скарлетт. — Вы, на лошади. Что вы и ваши рядовые делаете на этой ферме?

— Это ты мне, девка? — Офицер опустил вниз свой длинный нос.

Она подняла подбородок и уставилась на него своими холодными зелеными глазами.

— Я не девка, сэр, а вы не джентльмен, даже если вы и офицер.

У него открылся рот. Теперь его нос был едва заметен, наверное потому, что у рыб нет носов, а он был похож на выброшенную на берег рыбу. Горячая радость борьбы наполняла ее энергией.