Характерно, что фигурой, больше всего похожей на настоящего «лидера» движения, является субкоманданте Маркое, представитель запатистов, скрывающий свою личность и носящий маску. Маркое, этот подлинный анти-лидер, утверждает: его черная маска — это зеркало общества, поэтому он «голубой» в Сан-Франциско, негр в Южной Африке, азиат в Европе, индеец в Сан-Исидро, анархист в Испании, палестинец в Израиле, индеец майя на улицах Сан-Кристобаля, еврей в Германии, цыган в Польше, индеец племени могавк в Квебеке, пацифист в Боснии, одинокая женщина в метро в 10 часов вечера, крестьянин без земли, член банды в трущобах, безработный, несчастный студент и, конечно, запатист в горах". Иными словами, говорит Маркое, он — это мы: мы сами и есть тот самый лидер, которого мы ищем.

Сам Маркое представляет собой человека, который пришел к власти, не уверенно размахивая руками, а преодолевая политические сомнения и вырабатывая в себе умение подчиняться. Вот самая популярная легенда о нем. Городской интеллектуал-марксист и активист Маркое разыскивался властями, и находиться в городах ему было небезопасно. Исполненный революционной риторики и уверенности в своей правоте, он бежал в горы юго-восточного штата Мексики Чьяпас, чтобы поднять индейскую бедноту на вооруженную пролетарскую революцию против буржуазии. Он говорил, что пролетарии всех стран должны соединяться, а индейцы майя смотрели на него, не понимая ни слова. Они говорили, что они не пролетарии, а просто люди, и к тому же, земля — это не собственность, а сердце их общин. Потерпев провал как марксистский миссионер, Маркое погрузился в культуру майя. Чем больше он учился и узнавал о мире, тем меньше становилось его уверенность в собственной правоте.

Из этого сложного процесса родилась армия нового типа: EZLN управляется не элитой полевых командиров, а самими местными сообществами — через тайные советы и открытые собрания. Маркос — не командир, отдающий приказы, а субкоманданте, младший командир, — проводник воли местных советов. Первое обращение к людям в своем новом качестве он начал словами: «Через меня говорит воля Запатистской армии национального освобождения».

Борьба запатистов стала образцом для других движений по всему миру именно потому, что она организована по принципам, диаметрально противоположным тем, по которым обычно организуются государства, корпорации и религиозные организации. На концентрацию она отвечает запутанной разрозненностью, на централизацию — локализацией, на консолидацию власти — радикальным ее распылением. Вопрос стоит так: может ли это являться идеальной моделью глобальной стратегии для выведения всех наших «общинных земель» из частной собственности?

Многие из сегодняшних активистов уже пришли к выводу, что глобализация — не просто хорошая идея, попавшая в плохие руки. Не считают они также, что все можно поправить, стоит лишь сделать международные институты, такие, как ВТО, более демократичными и подотчетными обществу. Скорее, считают они, враждебность по отношению к глобальным общественным институтам — лишь симптом более широкого кризиса «представительной» демократии, той самой, при которой власть и принятие решений поручается людям, все дальше и дальше отстоящим от мест, где последствия их решений реально ощутимы. По мере своего упрочения единая на все случаи жизни логика ведет к усреднению политических и культурных альтернатив и одновременно к распространению гражданского паралича и политической безучастности.

Когда централизация власти и дистанцированное принятие решений начинают восприниматься как общий враг, то одновременно появляется и согласие в том, что альтернативы этому возможны и что строить их следует на основе демократии с участием масс на местном уровне — будь то профсоюзы, объединения совместно проживающих людей, городские правительства, фермы, деревни, самоуправление в рамках отдельных народностей и коренного населения. Общий лейтмотив — всеобъемлющая приверженность принципам самоопределения и поддержки многообразия — многообразия культурного, экологического и даже политического. Запа-тисты говорят о создании движения с одним «нет» и многими «да», что само по себе опровергает идею, будто это вообще одно движение, и подвергает сомнению предположение, что оно должно таковым стать. Похоже, что естественным путем зарождается не движение за единое глобальное правительство, а видение все более тесно связанной международной сети настоящих местных инициатив, каждая из которых строится на отвоеванных общественных пространствах и, благодаря участию масс в демократическом процессе, делается более подотчетной обществу, чем и корпорации, и государственные учреждения. Если у этого движения и есть идеология, то это демократия, осуществляемая не только на избирательных участках, но вплетенная в ткань всей нашей жизни.

Утверждения критиков об идеологическом сходстве антикорпоративного протеста с религиозным фундаментализмом, таким, как бен-ладенский, звучат крайне иронично. Например, высказывание британского государственного секретаря по международному развитию Клер Шорт, сделанное в ноябре 2001 года: «После 11 сентября протестующие замолчали. Я уверена, что сейчас они размышляют о том, чем же были их требования, потому что они оказались очень похожими на требования террористической организации бен Ладена». Это глубочайшее заблуждение. Бен Ладен и его последователи движимы не ненавистью к централизованной власти, а страстным желанием сосредоточить власть в собственных руках. Они возмущены не отсутствием альтернатив, а тем, что мир организован не в соответствии с их безальтернативной, тоталитарной и по своей сути империалистической системой убеждений.

Иными словами, это классическая борьба за власть — которая из великих, «всезнающих» идеологий будет сегодня властвовать: если раньше линия фронта проходила между коммунизмом и капитализмом, то теперь она проходит между Богом Свободного Рынка и Богом Ислама. Очарование этой борьбы для бен Ладена и его последователей во многом заключается в их убеждении, что они живут в легендарное время, подобное тем временам, когда люди были подобны богам, битвы были эпическими, а история писалась с большой буквы. "А пошел-ка ты, Френсис Фукуяма[44], — как бы говорят они. — История еще не кончилась. Мы все еще ее делаем".

После 11 сентября мы слышим об этом возвращении великого сюжета с обеих сторон: избранные личности, империи зла, генеральные планы, великие битвы. Все это снова в моде. Эта грандиозная повесть об искуплении — наш самый устойчивый миф, и у него есть опасная оборотная сторона. Когда несколько человек решают жить согласно своим мифам и быть великими, как сама жизнь, это неминуемо скажется на многих жизнях, которые протекают в обычных человеческих масштабах. Рядом с этим пафосом люди выглядят незначительными, и их можно тысячами приносить в жертву ради некой великой цели.

К счастью, антикорпоративные и продемократические активисты не участвуют в таких крестовых походах «с огнем и мечом». Нет, они бросают принципиальный вызов системам централизованной власти, не приемля ни левых, единых на все случаи жизни государственных решений, ни правых, рыночных. Часто говорят пренебрежительно, что этому движению не хватает идеологии, всеобъемлющей миссии, общего плана. Да, это правда, и мы должны быть необычайно благодарны за это. В настоящий момент облеченные властью обзванивают антикорпоративных уличных активистов, надеясь завербовать их в свои ряды. К чести этого молодого движения, оно дистанцируется от всех подобных устремлений и отказывается от всех щедро предлагаемых ему манифестов, стремясь к тому, чтобы демократический процесс сам вывел движение сопротивления на следующий уровень развития. Будет ли это план из нескольких пунктов? Или новая политическая доктрина?