Если уж взялся за месть — будь готов убивать без разбора. Иначе не стоит и браться. Значит кишка тонка».

Образы теснились в моей голове, цвета и яркие краски всех оттенков метались перед моим внутренним взором. От всего этого я устал. Мне показалось, что я проваливаюсь в яму и падаю, падаю, падаю…

Утром я проснулся сам. Никто меня не будил. Боря сидел за столом и пил кофе. Он был опять небрит и выглядел вообще не лучшим образом.

Он хмуро посмотрел на меня.

— Вы уже проснулись? — спросил он меня недружелюбно.

— Да, — сказал я. — Вы вчера что-то такое мне дали, что я «отрубился».

— Это было ошибкой, — ответил он. — Конечно же, «Экстази» вам не подходил. Вы от него просто заснули. Он окончательно «добил» вашу истощенную нервную систему. Вот вы и «отрубились». Но ничего, больше это не повторится.

— Что не повторится? — спросил я.

— Ничего не повторится, — ответил он. — Одежду я постирал. Я имею в виду плащи. Так что их можно смело возвращать назад, на киностудию.

Боря помолчал, пожевал губами, как бы пробуя еще раз кофе на вкус:

— Думаю, что их следует вернуть мне. Вам не стоит появляться сейчас там, вы слишком потрясены происшедшим. Это может насторожить вашего товарища. Тем более, что ему еще на днях предстоит прочитать в газете, что «супружеская пара зверски убита в своей квартире неизвестными преступниками в балахонах. Один балахон — серый, другой — желтый». Вот он тогда призадумается!..

— Вы полагаете, он может донести? — спросил я. — Теперь я был вообще ни в чем и ни в ком не уверен…

— Нет, я так не считаю, — ответил Боря. — Ваш товарищ — нормальный человек. Он прочитает, у него возникнут разные мысли, но он вовремя остановится и скажет себе: «Хо-хо! Остановись. Это не твое дело. Тебе что, жизнь надоела?» Вот так он себе и скажет. Так что, он никуда не пойдет и ничего никому не скажет. Конечно, если у него не спросят настойчиво. Но никто у него ничего не спросит, просто потому что никто не свяжет одно с другим, а другое — с третьим.

Боря допил кофе и добавил:

— А прокуратура получит еще одно загадочное убийство… Да мало ли у них загадочных убийств? Убийство Васи — загадочное. Убийство Ларисы — тоже загадочное… Ну вот, теперь будет еще одно загадочное — супругов Шмелевых. Не первое и не последнее.

— Они так и не раскроют ничего? — спросил я, все еще плохо соображая со сна.

— Почему же? — улыбнулся невесело Боря. — Обязательно раскроют… Пройдет какое-то время, им устроят очередной скандал в парламенте. Закричат на них: почему вы бездействуете и не раскрываете тяжкие преступления? И они тут же найдут кого-нибудь… Какого-нибудь бомжа или рецидивиста, которому уже все равно нечего терять. И они уговорят или запугают его. Или купят чем-то. И он признается, что это он убил Васю, потом Ларису, а заодно и супругов Шмелевых… И его торжественно осудят в городском суде. И напишут об этом в газетах, чтобы граждане с удовлетворением читали. А потом под барабанный бой казнят… Да, и все у них будет в ажуре. Вы за них не беспокойтесь. У них все будет хорошо… Вы за себя беспокойтесь.

Боря молчал. Он допил кофе. Посмотрел на меня, севшего на диване, и сказал еще:

— Вася, конечно, сам виноват в своей судьбе. Не надо было якшаться со Шмелевым… Если весь мир скурвился вокруг тебя, это еще не повод, чтобы идти у него на поводу…

— Наше время сеет столько иллюзий у людей, — ответил я.

— А потом и разрушает их само же, — добавил Боря. — Вместе с судьбами этих людей… Что, кстати, вы собираетесь теперь делать? — вдруг спросил Боря. Я растерялся. Как-то не задумывался об этом в последние часы.

Ведь теперь нужно жить. Обычной жизнью, как будто ничего не случилось. Как будто это был не я вчера вечером…

Об этой перспективе я как-то не подумал прежде.

— Вернусь домой, — ответил я Боре спокойно. — У меня там постановка готовится. Так что, я вообще-то заинтересован в том, чтобы уехать пораньше. Вот только, что с Ларисой делать? Надо же ее хоронить все-таки…

Боря жестко посмотрел на меня:

— Знаете, я тоже заинтересован в том, чтобы вы поскорее уехали. Поезжайте ставить свой спектакль. Пусть он у вас получится, и пусть вам присвоят звание заслуженного деятеля искусств.

— А как же Лариса? — спросил я.

— Ларисы больше нет, — ответил Боря. — Лариса убита. Есть ее труп. Я похороню труп сам. Ваше присутствие при этом необязательно.

При этих словах он так на меня посмотрел, что я решил не задавать лишних вопросов. В общем-то мне это было даже на руку. Все равно я не испытывал к Ларисе очень теплых чувств…

— Хочу вас спросить, — сказал я Боре перед тем, как уйти. — Вы удовлетворены?

— Чем? — дернул он головой в ответ, и лицо его стало совсем каменно-непроницаемым.

— Тем, что мы с вами вчера совершили. Вы ощущаете удовлетворение?

— А почему вы спрашиваете?

— Потому что я никакого удовлетворения не получил, — сказал я. — Море крови, невинная жертва, и мы с вами — убийцы. Все-таки жизнь — это не комедия с Пьером Ришаром…

— Честно говоря, — проговорил Боря, — я тоже не удовлетворен. Как-то иначе я себе все представлял.

— Что представляли?

— Свое состояние после того, как мы сделаем это… Вот теперь мы это сделали, и я не чувствую ничего. Так, пустота какая-то. Наверное, добро окончательно побеждает только на том свете, — Боря печально усмехнулся, и лицо его стало похоже на гримасу старой куклы. — Прощайте, Марк. Поторопитесь, можете опоздать на ваш поезд.

* * *

Вечером этого же дня я покидал Петербург. Весь день шел мокрый снег, иногда переходящий в ледяной дождь.

Небо было затянуто тучами, и в нем не было ни одного просвета. Город как бы говорил мне: «Уезжай, Марк. И подумай хорошенько, прежде чем вновь возвращаться сюда». Боря не провожал меня. Это было естественно.

Довольно было того, что он вызвался отвезти взятую напрокат одежду и бутафорию на киностудию моему приятелю. Вообще он как будто окаменел. С самого утра, когда я проснулся, Боря утратил ко мне всякий интерес. Как будто я был важен для него только до того момента, как мы выполнили его замысел и убили Шмелева.

Подумав об этом, я пришел к выводу, что это именно так и было. Зачем я Боре? Он вполне самодостаточный человек. Просто ему был нужен надежный напарник. И хоть я — слабак