В эту секунду огромный вороной конь, с всадником в красных доспехах, перемахнул во двор прямо через каменную стену в полтора человеческих роста высоты, и всадник что-то закричал по-птичьи.

Янни повернулась и бросила нож во всадника. Нож вошел в кожаный доспех чуть повыше сердца, варвар выдернул его, как занозу, схватил Янни за волосы и бросил ее поперек седла. Кречет кричал и бился на своей цепочке.

Во двор заскочил второй всадник, в таком же красном кафтане, только с двумя золотыми полосами на рукаве, и в шлеме, украшенном золотым узором, за хвост его коня, уцепившись, волочился кто-то из соседских мальчишек. Всадник соскочил с коня и, соскакивая, пнул мальчишку сапогом; тот свернулся калачиком и затих.

Всадник выпростал мешок из седельной сумы, и его товарищ перехватил Янни за живот и сунул ее этот мешок ногами вверх.

Стало темно. Янни кинули поперек седла, воин поворотил коня. Тут от воды раздался спокойный голос:

– Господин сотник, вы не нас ищете?

Конь, на котором лежала Янни, заржал; всадник тяжело шлепнулся вниз, роговые пластины кафтана затрещали.

Янни задергалась и выскользнула из мешка.

Оба горца лежали лицами вверх, мертвые, и чужеземец, Ванвейлен, рвал с сотника боевой кафтан. Рядом ломал руки Бредшо.

– Что стоишь, помоги! – закричал Ванвейлен Янни.

Через пять минут двое всадников, в красных доспехах и замкнутых шлемах, пролетели через ворота посада.

– Именем арафана Арфарры, – хрипло по-аломски закричал тот, что был в кафтане сотника, показывая на мешок, кинутый поперек седла, – везем дочку наместника!

* * *

Через два часа дикой гонки Ванвейлен и Бредшо, в красных, внушавших ужас доспехах, въехали в пригороды Анхеля.

Город горел.

Горел дворец экзарха Харсомы – горели беседки и павильоны с резными шпилями, горели золоченые мостики над прудами и цветущие кусты, любовно высаженные в расщелины камней над искусно устроенными водопадами; горели бесценные сокровища и древние книги, занимался соседний дворец Баршарга, и по дорожкам, усыпанным золотым песком, металась толпа, выбрасывая из разорванных ртов окон искусную мебель, и зеркала в огромных рамах, и бумаги, которые тут же пылали костром, – впрочем, может, и не все бумаги пылали костром, ибо сколько в этой толпе было воров, а сколько – шпионов, – сказать было трудно.

Нагой труп аравана толпа сорвала с виселицы и поволокла с собой, изваляв по дороге в куриных перьях: «Вот ваш Белый Кречет!» – кричала толпа. На серединной площади, там, где стояла статуя гигантского Иршахчана с головой мангусты, лежали три обнаженных женских тела. Это были жены Баршарга: женщин вытащили из дома и сначала насиловали по очереди, а потом им воткнули между ног железный лом.

– Что, изменник, – кричали трупам, – не помогло тебе твое золото?

– Братцы! В царстве небесном нет ни богатых, ни бедных! Да здравствует араван Арфарра!

– Колдун Баршарг отдал душу в храм Шакуника! Она там у него в иголке, а иголка – в стеклянном кувшине! Мы не убьем колдуна, пока не разобьем кувшин!

* * *

Толпа вокруг городской усадьбы Даттама дышала, жила и ждала. Окованные железом ворота были наглухо задраены, с надвратного укрепления дышал жаром котел с маслом, из бойниц, опоясывавших стену, торчали оголовки стрел.

Ванвейлен и Бредшо поскакали через толпу. При виде варваров в красных доспехах она поспешно расступалась.

Ворота приоткрылись, Ванвейлен въехал внутрь и оказался в каменном колодце. Со всех четырех сторон в него сверху вниз целились вооруженные люди, а ворота собственно во двор были не прямо, а направо.

Ванвейлен сбросил с головы шлем, чтобы его узнали, и закричал:

– Арфарра захватил посад Небесных Кузнецов!

Внутренние ворота приоткрылись. Ванвейлен и Бредшо влетели внутрь.

У мраморного фонтана и подстриженных кустов строились боевые монахи. С белых широких ступеней главного флигеля бежал Даттам, в черных доспехах и с мечом за головой.

– Где Янни? – закричал Даттам.

Ванвейлен спешился и снял перекинутый через луку мешок.

И в эту секунду мир тряхнуло. На северо-западе, там, где был дворец Баршарга, в небо взлетели голубые мечи и огненные цепы; земля вздохнула и выдохнула. Дико заржал, становясь на дыбы, конь. Что-то ударило по воздуху, как по подушке, которую скалкой взбивают перед сном слуги. Стекла летели, как перья, деревья в саду перегнуло пополам, Ванвейлена швырнуло на дорожку, и Даттам, бросившись вперед, подхватил Янни на руки.

Ванвейлен перекатился навзничь и закрыл на мгновение глаза, а когда он открыл их, он увидел, что на месте дворца Баршарга, в двух километрах отсюда, в небо поднимается багровый гриб с черной опушкой. Бредшо стоял на четвереньках и пятился от гриба. Потом он поднялся и побежал, громко крича по-вейски:

– Мы покойники! Мы все покойники!

Ванвейлен нагнал его возле каменной клети, встряхнул, а потом что есть силы ударил в лицо. Бредшо сел на карачки и заплакал.

– Дебил, – сказал Ванвейлен, – это не ядерный взрыв.

Толпа за стеной орала. Пели в полете стрелы-громотушки, – пальцы на взведенных арбалетах не выдержали, а может, кто-то стрелял по духам. Гриб уже достиг облаков – сила взрыва была такова, что выгоревший воздух стремительно засасывал в себя все с земли, и где-то возле дворца рвалось еще и еще.

Ванвейлен обернулся и увидел, что за ним стоит боевой монах в зеленой рясе, подобранной и заправленной за пояс. Монах похлопал Бредшо по плечу и сказал, улыбаясь:

– Не тревожься, мой добрый чужеземец, это не колдовство. Мы не умрем.

«Мы не умрем. И это твое счастье, умник, что у меня на борту не было тактического ядерного оружия».

* * *

Настоятель храма Шакуника глядел с широкой террасы через подзорную трубу. Быстро смеркалось, вечерние цветы пахли все сильней. Храм Шакуника был расположен на востоке от города, и если глядеть на запад, то было видно, что красное распаренное солнце садится в дым и гул пожаров.

Храмовый комплекс никогда не был защищен особенно надежно, – так, бревенчатый палисад, охватывавший разбросанные меж садов и ручьев флигели, и даже если вывести на стены всех монахов, то и тогда каждый из них отстоял бы от другого на сто шагов.

По императорскому тракту, обсаженному маслинами и тополями, валила разноголосая толпа; от речной пристани наперерез толпе скакал отряд всадников.

Впереди человек в камчатом кафтане с золотыми пчелами, с золотой плетеной тесьмой, – платье аравана. Ферязь спутника – холодная, лазоревая, кисть с яхонтом, завязки тоже яхонт на шести концах, – личный уполномоченный государыни, и, между прочим, отменный математик, гордость столичного храма Шакуника.