— И как же они были к вам добры? — презрительно спросила Маргарита.

— Они постоянно меня развлекали, — улыбаясь, пояснил король. — Пока все это продолжалось, знаете ли, пока продолжался весь этот шум. Мы с ними играли в шарики. И я победил! Мне нравилось играть, и я совершенно не замечал весь этот шум.

Не слушая его, королева смотрела прямо на лорда Бонвиля. Он преклонил перед нею колено и тихо сообщил:

— Ваша милость, он очень слаб. Порой он даже забывает, кто он такой. Мы постоянно находились при нем, чтобы он не бродил повсюду и не мог бы нечаянно навредить себе. Знаете, он ведь может легко заблудиться, если за ним не следить, а потом ужасно расстраивается…

Маргарита в бешенстве вскочила на ноги и воскликнула:

— Да как вы смеете? Это король Англии! И он совершенно здоров.

Глаза Бонвиля расширились, и он тут же умолк, однако сэр Томас Кириелл, почти не обращая внимания на королеву и не слушая, о чем они говорят с Бонвилем, продолжал наблюдать за королем и вовремя успел поддержать его, когда тот вдруг зашатался и чуть было не упал. Сэр Томас заботливо усадил короля в кресло, с которого только что встала королева, и мягко возразил:

— Боюсь, ваша милость, наш король все-таки не совсем здоров. — Он помог Генриху устроиться поудобнее и продолжил: — Да ему ворона от сапожной щетки не отличить, ваша милость. Он сейчас очень далеко от нас, храни его Господь!

Королева резко повернулась к сыну, лицо ее побелело от сдерживаемого гнева.

— Эти лорды держали твоего отца, нашего короля, в плену, — ровным тоном сказала она. — Какой смерти ты хочешь для них?

— Смерти? — отозвался потрясенный Бонвиль.

А сэр Томас, по-прежнему державший руку короля, произнес, явно надеясь успокоить своего друга:

— Как же так, ваша милость! Ведь это мы уберегли короля от опасности. Нам было обещано прощение и полная безопасность. Сам король Генрих нам это обещал!

— Какой смерти ты хочешь для этих бунтовщиков? — словно не слыша его, повторила королева. Она не сводила глаз с сына. — Эти люди держали твоего отца в плену и теперь осмеливаются утверждать, что он болен!

Принц с такой яростью схватился за рукоять своего маленького меча, будто ему не терпелось собственными руками прикончить «этих бунтовщиков».

— Если бы это были простолюдины, я бы их повесил, — тоненьким детским голоском ответил он, очень отчетливо и старательно выговаривая каждое слово, как учил его наставник. — Но поскольку они лорды и пэры королевства, их следует обезглавить.

Тогда королева кивнул своим стражникам.

— Делайте, как велел принц.

— Ваша милость! — взмолился сэр Томас, но голос так и не повысил, чтобы не испугать короля, который цеплялся за его руку со словами:

— Не уходите, сэр Томас! Не оставляйте меня здесь одного с…

Генрих внимательно посмотрел на королеву, но так и не смог отыскать ее имя в лабиринтах своего затуманенного разума.

— Мы с вами могли бы снова поиграть, — добавил он, словно искушая своего друга столь увлекательной перспективой. — Вы же любите играть, правда?

— Ваша милость. — Сэр Томас ласково накрыл его ладонь своею, словно в дружеском теплом рукопожатии. — Просто расскажите ее милости королеве, что я заботился о вас. Ведь вы говорили, что нам следует оставаться с вами, и тогда мы будем в полной безопасности. Вы дали нам ваше королевское слово! Вы это помните? Не позволяйте королеве убивать нас.

Король выглядел смущенным.

— Я так говорил? — удивился он. — Ах, да, действительно говорил. Я обещал им, что они будут в безопасности. Э-ээ… Маргарита, вы ведь не причините этим людям вреда, правда?

Лицо Маргариты не дрогнуло, глаза ее были как лед.

— Ну что вы, — успокоила она мужа, — вам совершенно не о чем беспокоиться. — И тут же бросила страже: — Уведите их.

Не выдержав, я наклонилась к ее уху.

— Маргарет… он ведь дал им слово!

— Сразу трое дураков на мою голову, — прошипела она. И снова кивнула стражникам: — Увести.

На ночлег мы остановились в дортуаре аббатства Сент-Олбанс; за окнами виднелся замерзший сад, а вокруг аббатства, на улицах, все еще шло сражение. Раненых старались разместить в монашеских кельях или просто в амбарах; монахини заботились о них, перевязывали им раны, кормили, а монахи выносили тела умерших и хоронили их. Мне удалось устроить для Ричарда некое подобие «ванны», и он с удовольствием отмывался, выливая на себя целые кувшины воды. Он был ранен в правую руку; я промыла рану настойкой тимьяна, захваченной из дома, и хорошенько перевязала. Энтони, слава Богу, был невредим.

— А где же Джон? — поинтересовалась я. — Остался со своими кавалеристами?

Ричард спиной ко мне, чтобы я не видела его лица, вылез из бочки, расплескивая по полу теплую воду, и буркнул:

— Нет, не остался.

— Где же он?

Однако муж молчал, и это встревожило меня.

— Ричард, он что, ранен? Ричард? Он здесь, в аббатстве?

— Нет.

Мне стало страшно.

— Где же он? Он не ранен? Я должна пойти к нему. Я должна послать весточку Элизабет, я обещала ей.

Морщась от боли, Ричард обмотал вокруг талии простыню, сел у нежаркого огня и, еще немного помолчав, признался:

— Мне очень жаль, Жакетта. Джон погиб.

— Погиб? — глупо переспросила я.

— Да.

— Наш Джон? — снова переспросила я.

Ричард кивнул.

— Но ведь это его кавалерия прорвала оборону Уорика! Это их усилиями в первую очередь и была завоевана наша победа!

— Да, и Джон был впереди всех. Он получил удар копьем в живот и скончался.

Я рухнула на стул и промолвила:

— Это разобьет Элизабет сердце. Боже мой, он ведь совсем еще мальчик! Вот тебе столько раз грозила опасность, но ты всегда возвращался с поля боя почти невредимым.

— Это просто везение, — заметил он. — Джону не повезло, вот и все. Невезучий он был, храни, Господь, его душу. А ты что, заранее это знала?

— Нет, я никогда не заглядывала в их будущее, — с горечью ответила я. — И даже если мне что-то казалось, то я ничего им об этом не говорила. Я же позволила нашей дочери обвенчаться с Джоном, хотя, как ни старалась, ничего не смогла увидеть в их будущей совместной жизни. Ничего, только пустоту. Но это была хорошая партия, и я хотела, чтобы Элизабет удачно вышла замуж и была богата. Мне следовало бы предупредить ее, мне следовало и его предупредить. У меня порой бывают прозрения, а порой будто наступает полная слепота!

Муж взял меня за руку.

— Тут все дело в самом обычном везении или невезении, — сказал он. — Фортуна — богиня жестокая. Ты напишешь Элизабет? Я могу послать к ней надежного человека.