Порой поражения — это когда ты сам отдаешь. Порой — когда у тебя отбирают. Джейкоба нередко удивляло, за что он цеплялся, а что отпускал без сожаления, хотя считал своим и нужным.

Вот, например, это издание "Бесчестья". Это он его купил — помнил, как нашел его в летний день у букиниста в Грейт-Бэррингтоне; помнил даже прекрасное собрание пьес Теннесси Уильямса, которое не купил, потому что рядом была Джулия, он не хотел, чтобы она заставила его признаться в стремлении иметь книги, которых он не собирается читать.

Джулия убрала "Бесчестье" с его прикроватной тумбочки на том основании, что оно уже больше года лежало нетронутым. (Нетронутым — это ее слово. Он бы сказал нечитаным.) Если он купил книгу, значит ли это, что она ему принадлежит? А Джулия зато ее читала — значит, трогала? А может, то, что она ее читала и трогала, лишало Джулию собственности на книгу, потому что теперь трогать и читать ее будет Джейкоб? Такие мысли были унизительны. Отделаться от них можно только одним способом — всё раздать, но Джейкоб был не настолько просветленным и не настолько глупым, чтобы, хлопнув ладонью в ладонь, сказать: Это всего лишь вещи.

А голубая ваза на каминной полке? Ему подарили ее родители Джулии. Не им двоим, а именно ему. На день рождения. На День отца. По крайней мере, он помнил, что это был подарок, который ему вручили лично, что к нему была прикреплена карточка с его именем, что этот подарок для него тщательно выбирали, потому что они гордились, что знают его, и, надо признать, правда знали.

Не будет ли низостью присваивать себе право собственности на вещь, за которую заплатили ее родители и которая, хотя и была подарена несомненно ему самому, очевидно, предназначалась для их общего дома? И как бы красива ни была ваза, хотел ли он переместить эту душевную энергию в свое убежище, в свой символ новых начинаний? Точно ли его цветы расцветут в ней лучше всего?

Большинство вещей он мог отпустить.

Он любил Большое Красное Кресло: свернувшись в его бархатных объятиях, он добрый десяток лет читал только тут. Ведь оно что-нибудь впитало? Стало больше, чем просто креслом? Или пятно от пота на спинке — все, что осталось от того чтения? Что застряло в широких рубчиках обивки? Отпускаю, подумал он.

Столовое серебро. Эти приборы доносили еду до его рта, до ртов детей. Действие, совершенно необходимое для человека, без которого нельзя жить. Он ополаскивал их в раковине, прежде чем загрузить в посудомоечную машину. Он разгибал ложки после неуклюжего психокинеза Сэма; ножами поддевал крышки жестянок с краской и отскребал от раковины затвердевшее бог-знает-что; вилками дотягивался, чтобы почесать, до труднодоступных мест на спине. Отпускаю. Всё отпускаю, пусть не будет ничего.

Фотоальбомы. Некоторые ему нравились. Но их же нельзя разделять, как нельзя разделять тома Энциклопедии искусства Гроува. И к тому же никак не отменишь того, что почти все снимки сделала Джулия: вот почему ее самой почти не было на них. Было ли ее отсутствие притязанием на право собственности?

Отметки роста детей на косяке кухонной двери. Каждый Новый год и каждый еврейский Новый год Джейкоб созывал всех измерить рост. Они вставали спиной к косяку, распрямившись, и никогда не поднимались на мысочки, хотя всегда хотели казаться выше. Джейкоб прижимал им к макушке черный маркер и делал на косяке двухдюймовую метку. Потом подписывал инициалы и дату. Первая отметка была "СБ 01.01.05". Последняя — "ББ 01.01.16". Между ними — еще две дюжины черточек. На что это было похоже? На миниатюрную лестницу, по которой могли бы спускаться и подниматься крошечные ангелы? На лады инструмента, который играет мелодию проходящей жизни?

Он бы с радостью вообще ничего с собой не брал и начал бы на пустом месте. Всего лишь вещи. Но это не было честно. Более того, это было бы нечестно. Честность и нечестность очень быстро стали важнее самих вещей. Чувство обиды достигло пика, когда Джейкоб с Джулией заговорили о каких-то денежных суммах, которые вообще ничего не значили. Однажды весенним днем, когда в окно уткнулись цветы, доктор Силверс сказал ему: "Независимо от условий жизни, вы никогда не будете счастливы, если и дальше будете так часто употреблять слово "нечестно"". Потому-то Джейкоб и пытался все отпустить — и вещи, и то, что они для него значили. Он должен был начать все заново.

Первой покупкой в новый дом стали кровати для мальчиков. У Бенджи комната была маловата, и требовалась кровать с ящиками для белья. Может, такую и правда нелегко было найти, а может, Джейкоб сам усложнил задачу. Он три дня убил, роясь на сайтах и катаясь по магазинам, но наконец купил приличную кровать (в фирме, оскорбительно для здравого смысла называвшейся "Доступный дизайн"), из дуба, по цене больше трех тысяч долларов. Плюс налоги плюс доставка.

Кровать очевидно требовала матраса — кстати, об очевидном, — и матрас очевидно нужен был органический — кстати, о неочевидном, — потому что Джулия наверняка спросит, а потом, не доверяя ответу, задерет простыню и проверит. Он что, умрет, если скажет: "Я выбрал, что попроще"? Да, умрет. Но почему? Из страха ее разочаровать? Потому что боится ее? Оттого, что она права, и это действительно важно, к каким химическим соединениям ребенок прижимается почти половину своей жизни? Еще тысяча долларов.

Матрас требовал постельного белья, это очевидно, но в первую очередь он требовал наматрасника, потому что, хоть Бенджи уже почти вышел из возраста ночных конфузов, он еще не переступил этот порог, и Джейкоб считал, что развод родителей может даже вызвать регресс, а один такой конфуз мог запросто испортить тысячедолларовый органический матрас. Итак, еще сто пятьдесят долларов. И теперь белье. Простыни, наволочки, пододеяльники. Множественное число означает не только разные виды белья, из которых состоит постельный комплект, но и второй комплект, ведь положено иметь два. Джейкоб нередко оказывался заложником этой логики: нужно делать так-то и так-то, потому что так надо, так делают люди. Люди покупают по два резервных комплекта столового серебра на каждый используемый. Покупают немыслимые уксусы для салата, который приготовят один раз в жизни, если вообще приготовят. Почему так недооценена функциональность вилки, а? Если у тебя есть простая вилка, тебе не нужны ни венчик, ни лопаточка, ни щипцы для салата (их заменяют две вилки), ни картофелемялка, ни множество другой узкоспециализированной кухонной утвари, чье настоящее предназначение в том, чтобы ее купили. Джейкоб успокоился на том, что если уж будет покупать ненужные вещи, то по крайней мере в дешевом варианте.

Представь, что ты умер и не понимаешь, в рай попал или в ад.

— Извините, — спрашиваешь ты проходящего мимо ангела, — где я?

— Вам следует обратиться к ангелу на стойке информации.

— А это где?

Но он уже ушел.

Смотришь вокруг. Очень похоже на рай. Очень похоже на ад. Вот так чувствуешь себя в "Икее".

К тому моменту, как новый дом был готов принять мальчиков, Джейкоб уже полдюжины раз побывал в "Икее" и все равно не разобрался, любит он ее или ненавидит.