– Ну, пошевеливайтесь, – вяло пробурчал конвоир, облокотившись на винтовку. Заключенные не обратили на него никакого внимания.

– Уайтэкр, – сказал конвоир, – достань-ка свою бутылочку.

Майкл мрачно поглядел на конвоира. «Полиция, – подумал он, – везде одинакова: собирает дань за то, что смотрит сквозь пальцы на нарушения закона». Он вытащил бутылку и вытер горлышко, прежде чем передать ее конвоиру. Он ревниво следил, как тот большими глотками тянет джин.

– Я пью только по праздникам, – ухмыльнулся конвоир, возвращая бутылку.

Майкл спрятал бутылку.

– А что сегодня за праздник? – спросил он. – Рождество?

– А ты ничего не слышал?

– О чем?

– Сегодня мы высадили десант. Сегодня день вторжения, братец, разве ты не рад, что ты здесь?

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Майкл.

– Сегодня по радио выступал Эйзенхауэр. Я слушал его речь. Он сказал, что мы освобождаем лягушатников.

– Я еще вчера почувствовал, что что-то случилось, – сказал один из заключенных, маленький, задумчивый человечек, осужденный на тридцать лет за то, что в ротной канцелярии ударом кулака сбил с ног своего лейтенанта. – Вчера меня вдруг обещали помиловать и уволить из армии с хорошей характеристикой, если я вернусь в пехоту.

– Что же ты им ответил? – заинтересовался Фансток.

– Черта с два, – сказал я им, – с вашей хорошей характеристикой уволишься, пожалуй, прямо на военное кладбище.

– Заткни глотку, – лениво сказал конвоир, – и берись-ка за тачку. Уайтэкр, еще один глоток ради праздничка.

– Мне нечего праздновать, – возразил Майкл, пытаясь спасти свой джин.

– Не будь неблагодарным, – не отставал конвоир. – Ты здесь в целости и сохранности, а мог бы лежать где-нибудь на берегу с осколком в заднице. Тебе очень даже есть что праздновать. – Он протянул руку. Майкл подал ему бутылку.

– Этот джин, – сказал Майкл, – стоил мне два фунта за пинту.

Конвоир ухмыльнулся.

– Тебя надули, – сказал он. Он пил большими глотками. Оба заключенных смотрели на него жадными, горящими глазами. Наконец конвоир отдал Майклу бутылку. Майкл тоже выпил по случаю праздника и сразу почувствовал, как его охватила сладкая волна жалости к самому себе. Он холодно взглянул на заключенных и убрал бутылку.

– Ну, – сказал Фансток, – надо думать, уж сегодня старина Рузвельт должен быть доволен: наконец-то он начал воевать и успел погубить немало американцев.

– Я готов держать пари, – сказал конвоир, – что на радостях он выскочил из своей коляски и пустился в пляс по Белому дому.

– Я слышал, – сказал Фансток, – что в день, когда он объявил войну Германии, он устроил в Белом доме большой банкет с индюшками и французским вином, а после банкета они раскладывали друг друга прямо на столах.

Майкл глубоко вздохнул.

– Германия первая объявила войну Соединенным Штатам, – сказал он, – мне на это наплевать, но дело было именно так.

– Уайтэкр – коммунист из Нью-Йорка, – сообщил Фансток конвоиру. – Он без ума от Рузвельта.

– Ни от кого я не без ума, – сказала Майкл, – но Германия первая объявила нам войну, и Италия тоже. Это было через два дня после Пирл-Харбора[82].

– Пусть скажут ребята, – сказал Фансток. Он повернулся к конвоиру и заключенным. – Ну-ка вправьте мозги моему приятелю.

– Мы начали войну, – сказал конвоир. – Мы объявили войну. Для меня это ясно, как день.

– А вы как думаете, ребята? – обратился Фансток к заключенным.

Оба утвердительно кивнули.

– Мы объявили им войну, – сказал солдат, которому предлагали увольнение с хорошей характеристикой, если он согласится пойти в пехоту.

– Точно, – сказал другой заключенный, который служил в военно-воздушных силах в Уэльсе, когда его уличили в подделке чеков.

– Ну посмотри, – сказал Фансток. – Четверо против одного, Уайтэкр. Решает большинство.

Майкл посмотрел на Фанстока пьяными глазами. И вдруг ему стало нестерпимо гадко это прыщавое, злобное, самодовольное лицо. «Только не сегодня, – как в тумане подумал Майкл, – только не в такой день, как сегодня».

– Ты невежественный, пустоголовый болван, – четко произнес Майкл вне себя от бешенства, – если ты еще раз раскроешь свою пасть, я убью тебя.

Фансток медленно пошевелил губами. Потом он с силой плюнул, и коричневая, мерзкая табачная жижа шлепнулась Майклу в лицо. Майкл бросился на Фанстока и два раза ударил его в лицо. Фансток упал, но тут же вскочил на ноги, держа в руке тяжелый обломок доски, на одном конце которого торчало три больших гвоздя. Он замахнулся на Майкла – Майкл бросился бежать. Конвоир и заключенные отступили в сторону, чтобы дать им место, и стали с интересом наблюдать.

Несмотря на свою полноту, Фансток бежал очень быстро и, догнав Майкла, ударил его по плечу. Майкл почувствовал, как острые гвозди вонзились ему в плечо, и рванулся в сторону. Потом он остановился, нагнулся и поднял с земли узкую доску. Но прежде чем он успел выпрямиться, Фансток нанес ему удар сбоку по голове. Майкл почувствовал, как гвозди, разрывая кожу, скользнули по скуле. Тогда он взмахнул доской и с силой ударил Фанстока по голове. Фансток, как-то странно склонившись набок, начал описывать круги вокруг Майкла. Он снова замахнулся, однако нерешительно, так что Майклу легко удалось увернуться, хотя ему становилось трудно рассчитывать расстояние, так как кровь застилала глаз. Он хладнокровно выжидал, и, когда Фансток вновь поднял свою доску, Майкл шагнул ему навстречу и размахнулся доской, как бейсбольной битой. Удар пришелся Фанстоку по шее и челюсти. Он опустился на четвереньки и стоял в такой позе, тупо уставившись на тонкий слой пыли, покрывавший голую землю вокруг наваленных досок.

– Прекрасно, – сказал конвоир. – Это был замечательный бой. Эй, вы, – сказал он, обращаясь к заключенным, – посадите-ка эту скотину.

Заключенные подошли к Фанстоку и посадили его, прислонив спиной к ящику. Фансток тупо смотрел на залитую солнцем голую землю; его ноги были вытянуты вперед. Он тяжело дышал, но уже успокоился.

Майкл отбросил в сторону свою доску и вынул носовой платок. Он приложил его к лицу, а когда отнял, с удивлением заметил большое кровавое пятно, отпечатавшееся на платке.

«Ранен, – подумал он, усмехнувшись, – ранен в день вторжения».

Конвоир, заметив в ста шагах офицера, появившегося из-за угла барака, быстро крикнул заключенным:

– Ну, ну, пошевеливайтесь.

– А вы лучше беритесь-ка за работу, – добавил он, обращаясь к Майклу и Фанстоку. – Сюда идет Веселый Джек.