Вот так мы и собачились, пока собрание не закончилось. Пойти на поводу у героя и провести это чертово годовое собрание я не могла не только по причине плохого характера, но и в виду того, что работаю здесь не дольше героя. Честно говоря, у Милли и то больше шансов это сделать, чем у нас с вампиром.

Так что, едва последний руководитель закончил отчет, герой вышел и поблагодарил всех за хорошую работу, выразил надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество и был так харизматичен, что ему простили все и сразу, а потом побежали жать руку.

Я со своего угла неприязненно смотрела на это и категорически отказывалась поддаваться вампирским чарам, за что была в очередной раз удостоена глубоким взглядом главного героя.

После собрания все разошлись в приподнятом настроении. Кроме меня, я ушла в плохом, потому что к пиджаку прилип один комар. Приобняв меня за талию, он зудел и зудел, пока мы шли в кабинет, не обращая внимания на взгляды коллег. На очень многозначительные взгляды! Все так понимающе ухмылялись, пока он шел в обнимку и нашептывал всякие гнусности на ушко, что хотелось провалиться в ад и утащить туда мерзавца.

Но по-настоящему раздражало вовсе не это. Прохладная рука, гипнотический голос, волнующее дыхание и до боли знакомый аромат - я ненавижу все это. Ненавижу его глубокой старинной ненавистью. За эту издевательски тонкую нежность, под которой скрыт океан боли. Моей боли. Он точно знает, как сделать так, чтобы даже я начала чувствовать.

Я точно знаю, что мы оба мечтаем лишь об одном - убить друг друга. Убить так, чтобы причинить немыслимую боль, и поэтому эта игра в любовь становится еще более жестокой, изощренной пыткой. Он ничего не помнит, такого условие трансмиграции, но все равно действует так, как запланировал. А я помню все, но могу лишь усмехаться, глядя ему в глаза, и ждать. Ждать, когда завершится миссия.

Уверена, он уже понял, что я пытаюсь сделать. Наверняка мерзавец в ярости, но не из-за моего решения, а из-за собственного бессилия. Он так старается, но совсем не может мне помешать.

Стелиться под него невыносимо больно, но я научилась быть хорошей приспособленкой. Улыбка, послушание, перешучивания - все, как он любит. И я не против дать ему это, ведь после станет несоизмеримо больнее.

Все это мне известно, но...

... но прохладная рука лежит на талии, и я не чувствую отвращения. Он заигрывает, касаясь губами уха, а я ощущаю лишь злое веселье. При звуках его низкого голоса не сжимается от боли сердце, но начинает биться чаще, и я не... Черт.

Он делает это нарочно. Нарочно выступает целью миссии во всех этих околоромантических мирах.

Я боюсь его. Я ненавижу его. Но даже я понимаю, что начинаю привыкать. Сколько времени пройдет, прежде чем я дойду до черты и растеряю остатки ненависти? В голове до сих пор звучат его слова с той последней встречи. "Ты не сможешь", - смеялся он. И чем сильнее я плакала от боли, тем громче он смеялся.

В нем нет ни капли человечности. Чужое горе доставляет ему истинное наслаждение, и я не буду искать этому оправданий.

Я не остановлюсь, не сжалюсь и не поведусь на его теплую улыбку, ласковый голос и нежные прикосновения. В моих глазах он не отмоется от крови никогда. Он не изменится, и даже если поклянется - я не поверю. Даже если изменится, это больше не имеет значения.

Это восемнадцатый мир, осталось уже немного. Я в шаге от цели, и он это знает. Интересно, страшно ли ему? Или он продолжает все так же смеяться и думать, что я не справлюсь? Когда-то давно я была более доверчивой и наивной, теперь на каждом углу чистого белого пространства говорят, что я аморальна. И когда смотрю ему в глаза, мне кажется, он об этом знает. Знает и поэтому так злорадно ухмыляется.

Больше всего он хочет увидеть меня в черном, и речь не только об одежде.

В коридорах царило предпраздничное возбуждение, но в приемной было пусто и тихо. Мы вошли туда с героем, и он уже был готов окончательно распустить руки, когда раздался звонок. Звонил его мобильник. Приняв вызов, мерзавец подмигнул мне и ушел к себе в кабинет, обсуждая с кем-то свой зарубежный бизнес, а я пошла делать кофе.

Пока кофемашина гудела, проливая тонкой струйкой ароматный напиток в чашку, мне пришлось слушать упреки системы.

007: [Вне всяких сомнений, все эти убийства - его рук дело. Хост, вы должны это пресечь!]

"Прям должна?", - лениво усмехнулась я, добавляя в чашку побольше сиропа.

007: [Даже если вам это не интересно, стоит больше волноваться о своем моральном облике, понимаете? Пусть это и не имеет отношение к проценту завершения миссии, однако по итогам выполнения заданий выставляются оценки. Вашим человеческим качествам в том числе.]

"Говоря о моральном облике, я что, принимаю участие в каком-то конкурсе красоты и не знаю об этом?"

Аппарат с шипением наполнил чашку пенкой, и напиток был готов. Взяв его, я уселась на диване и уставилась в окно. Собрание длилось так долго, что солнце начало садиться.

007: [...]

"И я уже говорила, если хочешь, чтобы герой был наказан, предоставь мне видео, на котором ты..."

007 не выдержал, перебив: [Какая же вы все-таки!..]

"Какая бы ни была, но я лучшая", - усмехнулась, пожав плечами.

007 небрежно фыркнул: [Ну это смотря с кем сравнивать.]

"Да хоть с кем", - хмыкнула я, делая глоток и блаженно закрывая глаза. - "Топ-1 в рейтинге - это я. Остальные трансмиграторы далеко позади и вряд ли догонят."

007 помолчал какое-то время, а потом многозначительным тоном продолжил: [Ну если сравнивать с новичками, то да. Однако есть те, до кого вам далеко, как до Духа Фэнтези.]

Я замерла, глядя на островки пенки в чашке, и постаралась контролировать мысли и дыхание, чтобы сидящие в голове гости не заметили странностей.

А вот система моей напарницы не была так прозорлива. Она удивленно ахнула:

920: [Не может быть, чтобы был кто-то лучше Старшей! Ты что-то напутал. Рейтинги ведутся автоматически, никто не может повлиять на них. Старшая - номер один, без сомнений!]

407: [Ага. Причем с таким отрывом от второго места, что сильно сомневаюсь, что мог быть кто-то лучше. 007, ты что-то путаешь.]

007: [Это среди нынешнего поколения. Однако если вы