Я тяжело вздохнул.

– Не хочу вам врать. Даже сегодня, пока мы летели сюда – пока я, не закрывая рта, травил вам байки и мы все ржали как подорванные, – я все равнодумал о наркотиках. Эта мысль постоянно тлеет у меня в глубине сознания, словно какая-то долбаная печь. Я вот прямо сейчас думаю, что надо будет позвонить своему дилеру, как только я выберусь отсюда. Может быть, без кокаина я и смогу обойтись, но без кваалюда – никак. Он стал слишком важной частью моей жизни.

– Знаю это ощущение, – понимающе кивнул Толстяк Брэд. – По сути, я до сих пор то же самое чувствую по отношению к коксу. Не проходит и дня, чтобы я не испытывал тяги. Но мне уже больше тринадцати лет удается держаться. И знаешь, как я это делаю?

Я улыбнулся.

– Знаю, жирный ты ублюдок. Живешь только одним днем, так?

– Во-о-от, схватываешь на лету! У тебя еще есть шанс.

– Ага, – пробормотал я. – Что ж, начинаем исцеление.

Мы вылезли из машины и двинулись по короткой бетонной дорожке, которая вела к главному входу. Внутри все было совершенно не так, как я себе представлял. Центр выглядел великолепно. Он был похож на курительный клуб для джентльменов: очень мягкий ковер, рыжеватый и густой, повсюду полированный орех и красное дерево, удобные на вид диваны, кушетки и кресла. Большой книжный шкаф, полный антикварных на вид книг. Прямо напротив шкафа стояло густо-красное кожаное кресло с очень высокой спинкой. Выглядело оно необычайно уютным, поэтому я направился прямиком к нему и тут же уселся.

Ооо… Сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз сидел в удобном кресле, не чувствуя, как в мозгу бурлят кокаин и кваалюд? У меня больше не болели ни спина, ни нога, ни бедро – ничего не болело. Теперь меня ничто не беспокоило, ничто не раздражало. Я сделал глубокий вдох, потом выдох… Дышалось приятно и как-то трезво, и вся ситуация вообще была приятной и трезвой. Сколько же времени я потерял? Уже почти девять лет я не бывал в абсолютно ясном сознании! Девять гребаных лет полного безумия! Черт побери… вот это жизнь.

Кстати, я чертовски проголодался! Мне отчаянно хотелось съесть хоть что-нибудь. Что угодно – лишь бы не фруктовые хлопья.

Ко мне подошел Толстяк Брэд:

– Ты как, нормально?

– Умираю от голода, – пробормотал я. – Десять штук отдал бы сейчас за бигмак.

– Посмотрим, что можно сделать. Нам с Майком надо еще тут заполнить парочку бумаг. А потом мы тебя позовем и найдем что-нибудь поесть.

Он улыбнулся и отошел.

Я сделал еще один глубокий вдох, но на этот раз задержал дыхание на добрых десять секунд. Уставившись в самую сердцевину книжного шкафа, я наконец выдохнул… и в этот самый момент безумие внезапно оставило меня. Хватит. Больше никаких наркотиков. Никаких сомнений. С меня довольно. Я больше не чувствовал тяги. Зависимость исчезла. Почему – я не знаю до сих пор. Но в тот момент я просто понял, что никогда не прикоснусь к ним снова. У меня в голове что-то щелкнуло, какой-то переключатель, и я почувствовал: к черту наркоту.

Встав с кресла, я прошел через фойе туда, где Толстяк Брэд и Майк Щитовидка заполняли документы. Вытащил из кармана шестьдесят баксов.

– Вот, – сказал я Толстяку Брэду, – забери свои бабки. Я остаюсь.

Он улыбнулся и одобрительно кивнул головой.

– Молодчина, дружище.

Когда они уезжали, я предупредил:

– Не забудьте сказать Герцогине, чтобы позвонила пилотам. А то будут торчать в аэропорту до второго пришествия.

– За здоровье Герцогини Бэй-Риджской! – воскликнул Толстяк Брэд, делая вид, что поднимает бокал.

– За здоровье Герцогини! – откликнулись хором мы со Щитовидкой.

Потом обнялись… и пообещали поддерживать связь. Но я знал, что мы никогда больше не встретимся. Они сделали свое дело, и им пришла пора двигаться дальше. А мне пришло время завязать. Раз и навсегда.

На следующее утро я ощутил совершенно новый вид безумия: безумие на трезвую голову. Я проснулся около девяти утра, чувствуя себя положительно прекрасно. Никаких признаков ломки или похмелья, никакой тяги, никакого желания закинуться наркотой. Хотя я, собственно, еще и к реабилитации не приступил – она должна была начаться завтра. Пока что меня еще держали в палате для детоксикации.

По дороге в столовую на завтрак меня тяготило единственное: мысли о Герцогине. Я до сих пор так и не смог с ней переговорить. И она, кажется, упорхнула из гнезда. Когда я звонил в Олд-Бруквилл, Гвинн сказала, что Надин куда-то исчезла. Она появилась дома только один раз – пообщаться с детьми – и моего имени даже не упомянула. В общем, я решил, что моему браку конец.

После завтрака меня подозвал жестом какой-то накачанный парень с кошмарной прической – типа рок-звезда семидесятых годов – и видом законченного параноика. Он поймал меня у таксофона.

– Привет! – я протянул ему руку. – Меня зовут Джордан. Как поживаете?

Незнакомец осторожно протянул мне свою и прошептал, озираясь:

– Тс-с-с! Иди за мной.

Я кивнул и последовал за ним обратно в столовую, где мы сели за квадратный обеденный стол в углу – как сказал мой новый друг, подальше от чужих ушей. Впрочем, в такой час в столовой оставалась только горстка людей – в основном сотрудники в белых халатах. Я заключил, что мой новый друг – полный псих. Одет он был так же, как я, – в джинсы и футболку.

– Я Энтони, – сказал мой собеседник, снова протягивая мне руку. – Это тебя вчера привезли на частном самолете?

О боже! А я-то хотел хоть тут смешаться с толпой, а не торчать на виду, как заноза.

– Да, меня. Но я был бы очень тебе благодарен, если бы ты про это забыл. Просто не хочу выделяться. Ладно?

– Можешь на меня положиться, – прошептал Энтони, – но удачи тебе, если думаешь, что тут хоть что-нибудь можно сохранить в тайне.

Звучало немного странно, как-то даже в духе Оруэлла.

– Вот как? – удивился я. – Почему это?

Энтони снова огляделся.

– Потому что это гребаный Освенцим, – прошептал он. И подмигнул мне.

Тут я подумал, что он все-таки не совсем слетел с катушек. Максимум – слегка помешался.

– Почему Освенцим? – спросил я, улыбаясь.

Он пожал мускулистыми плечами.

– Потому что тут жизнь – сплошная пытка, прямо как в фашистском концлагере. Видишь вон там персонал? – Он кивнул в сторону белых халатов. – Это настоящие эсэсовцы. Как только попадешь сюда – все, назад дороги нет. И рабский труд тут тоже используют.

– Что за хрень ты несешь? Я думал, тут четырехнедельная программа…

Энтони сжал губы в тонкую линию и покачал головой.

– Может быть, для тебя, но не для остальных. Ты, я полагаю, не врач, правильно?