как мужчины, так и женщины, которые внезапно собрались толпой и попёрли на бессмертных, крича, что вождь не разрешал им являться.

— Уходите! По-доброму! — крикнул кто-то, прячась за спинами собратьев.

— Халдан вас пинками прогонит! — замахала кулаком старая аданет.

— Да-да! — снова донеслось сзади. — Да-да!

— Вождь не разрешил! — ещё одна женщина помоложе тоже затрясла кулаками, и постепенно рук поднялось не меньше десятка.

— У-хо-ди-те! — принялись ритмично кричать люди. — У-хо-ди-те!

Строй дориатрим не дрогнул, словно окаменел. Лишь один эльф сделал несколько нарочито медленных шагов вперёд. Он смотрел совершенно без страха, улыбка была доброй и чуть печальной.

— Я — страж границ и покоя моего короля, — заговорил мелодичным голосом лучник. — Моё имя — Белег. Я готов защищать и вас — подданных моего владыки. Мне стало известно, что здесь собираются убивать заболевших. Я пришёл предотвратить это.

— Поздно! — снова закричали из-за спин. — Вон, висит уже один! Жену здоровую порезал!

— Значит, — эльф напрягся, добрым выглядеть перестал, — мы не допустим повторения. А вы можете помогать знахарям, вместо споров с нами.

— Вождь… — начали снова спорить аданет.

— С ним мы поговорим позже, — вышел из-за деревьев Маблунг. — И на этот раз он нас выслушает.

***

На шалаше Халдана вперемешку с цветами и веточками появились постиранные шкуры и одеяла. Женщины-служанки то ли не боялись болезни, то ли не осознавали опасности, поэтому не уходили и продолжали обхаживать своего господина.

Кабор приготовил новые отвары, посмотрел на старика: тот спал, надрывно храпя и что-то ворча. Знахарь, разумеется, не забыл запрет покидать шалаш, только не мог не попробовать — вождь, безусловно, важный больной, но, увы, далеко не единственный. Несколько раз повторив про себя наиболее убедительные по его мнению слова, лекарь направился к выходу, где сразу же оказался остановлен.

— Вождь сказал не выпускать, — практически в один голос заявили все дежурившие охранники.

— Но мне нужно взять снадобья и то, из чего их делать! — развёл руками Кабор, чувствуя, как снова бросает в жар одновременно с нарастающим ощущением холода. — Я не рассчитывал сидеть где-либо несколько дней.

— Так вылечи быстрее, — просто заявил самый крупный мужчина.

— У меня всё закончилось, — знахарь улыбнулся. — Мне нужно взять запасы того, из чего я буду готовить лекарства.

— Чего ещё придумаешь? — хохотнул адан, лицо которого выглядело обезображенным давним пожаром. Зубов у него тоже было меньше положенного.

— Я не вру, — решил не сдаваться Кабор, к тому же он действительно говорил правду — надолго его запасов бы не хватило.

— Слухай, умник, — самый низкий охранник тоже оскалился и показал, что драки не прошли для него без потерь, — мы не глупей тебя. Не надо тут, лан?

— Да как вы не понимаете… — попытался изобразить испуг и скорбь лекарь, только договорить ему не дал ещё один адан, который, судя по уверенному выражению лица, здесь считался главным.

— Объясняю для самых умных, — начал он громко, но постепенно голос стал тише, — мы все понимаем, что скоро править будет Халмир, если не заразится. Мы понимаем, что тебе надо уйти. Но теперь давай ты тоже понимай: если мы тебя отпустим, нас перебьют те, кто хотят на наше место. Понял? У бабёнок сынки подросли, у кого-то мужья без дела сидят, а кто-то и сам не промах. Понял?

Кабор понял, поэтому пришлось вернуться в шалаш. В голове с трудом укладывалось, что обязанные защищать вождя люди сейчас заняты тем, что лишают его надежды на спасение. Да, вероятность выздороветь для такого старого адана была крайне маленькой, но ведь была!

Вспоминая всех, кому не мог помочь из-за Халдана, Кабор погрел отвар и прополоскал горло. Ощущения оказались весьма неприятными, но глотать стало чуть легче. Может быть, это всё-таки простуда? Может быть, есть надежда на лучшее? В конце концов, почему бы нет?

***

Глорэдэль проснулась глубокой ночью, когда роща Бретиль погрузилась во мрак и тишину, время от времени нарушаемую криками или плачем.

Мужа рядом не оказалось. Знахарка не слишком рассчитывала увидеть его спящим на их общей лежанке, но, посмотрев на стол и вещи, поняла — Кабор не приходил. Сердце упало. Разумеется, бессмысленно было среди ночи бежать искать супруга, поэтому Глорэдэль зажгла свечи и села за приготовление снадобий из последних запасов. Ощущалась неприятная сырая прохлада — видимо, недавно прошёл дождь. Накинув шерстяную шаль, дочь Хадора прислушалась к безмолвию ночи. Никто больше не плакал, не кричал, только лягушка заквакала где-то совсем рядом.

Но потом замолчала и она.

Братство краха и надежды

Гильдис подошла к окну. Медленно, кряхтя, опираясь на роскошную трость.

В сердце старой женщины, иногда беспричинно ноющем, всё более блёклые воспоминания о бурном цветении прошлого боролись с пугающим увяданием настоящего. Может быть, смерть не приблизилась вплотную, но годы неумолимо шли, и то, над чем раньше вместе с соратниками мужа посмеивалась супруга Хадора, теперь уже не вызывало веселья.

«Мир волшебный налился тьмой,

Солнца лик позабыт совсем…»

— Эта песня не к добру! — уверяла себя Гильдис, стараясь вспоминать другие слова, иную мелодию. — Забыть! Забыть!

Как же хотелось снова беззаботно выкрикивать застольную балладу про победу над неизбежным и отмщение за злодеяния, но что-то заставляло плакать над скорбной мелодией, зачем-то исполненной, кажется, хитлумским эльфом-менестрелем на шумной, полной красок жизни ярмарке:

«Мир волшебный налился тьмой,

Раскрываясь цветком пустым.

Раньше полон он был тобой,

А теперь навсегда остыл.

Раньше звоном влекли ручьи,

И хрустальной была вода,

А теперь тьма течёт в ночи,

Меркнут звёзды из серебра.

Порчей тронуты все леса,

Шелестят о тревожных днях,

Башни замков пусты, и сад

Не цветёт много дней подряд».

— Мне же такое никогда не нравилось! — отругала сама себя за уныние Гильдис и через силу принялась напевать то, что когда-то не надоедало, а теперь