Игар поднял лицо к непроглядной темноте:

— Жена. Она жена мне, мы сочетались на Алтаре… И посягнувший на эти узы будет проклят.

Нет, паутина различима-таки, даже теперь. Еле видимый серый кокон…

Он поймал руку. Холодную и слабую, липкую от нитей, странно маленькую — он никогда прежде не думал, что ее рука так мала в сравнении с его ладонью… Аристократическая. Детская. И не желает отвечать на его пожатие. Да в сознании ли Илаза?!

Пальцы в его руке дрогнули. Чувствует. Ответила. Так слабо…

— Она жена мне, — сказал он сдавленно. — Мы принадлежим друг другу. И мы никому не сделали зла!..

Пальцы Илазы ослабли снова.

Темнота над его головой помолчала. Скрежетнула смешком:

— Теперь вы принадлежите мне… Алтарь не обидится. Алтарю даже угодно, чтобы судьба ваша была… одна на двоих. Забавно лишь, что пока девочка хранится здесь, мальчик ходит на привязи…

Игар вжался лицом в неподвижную Илазину ладонь. Дотянуться бы до ее губ… Но от его движения паутина напряглась, и девушка судорожно вздохнула. Так ей больно. Он боится причинить ей боль…

— Что вы будете с нами делать? — спросил он, удивляясь собственному равнодушному голосу.

— Ты не догадываешься? — удивилась темнота. — Пройдет несколько часов… Я дам вам напиться еще. Побольше воды. Вам это сейчас нужно.

— Меня, — хрипло предложил Игар. — Меня.

— Обоих.

— Нет…

Темнота усмехнулась:

— Да. Да… Алтарь одобрил бы. Одна жизнь — смерть тоже одна… Хочешь пить — напейся. Есть время.

…А ведь убежал было, ушел уже так далеко!

Проклятое тело так хочет вырваться и выжить. Отец-Разбиватель говорил — только душа хочет умирать. Тело, дай ему волю, никогда не полезет в петлю… Душа Ады, Илазиной сестры, желала обрушиться вовнутрь. Уничтожить себя… И тело проиграло. Тело качалось в спальне, не достигая босыми ногами до…

А что проку, если теперь они с Илазой они погибнут вместе?! Лучше быть вечным вдовцом, чем умереть сейчас, в восемнадцать лет… Так глупо и так… отвратительно… Как муха…

А в мешке огниво. Если пошарить в темноте… Поджечь все гнездо. Выжечь…

Развести огонь. Но… Время. Этот, что в кронах, двигается со скоростью мысли…

— Игар — твое имя?

Он вдруг напрягся. Темнота изменилась; теперь в ней ощущалось близкое, отвратительно близкое соседство. Совсем рядом… Так, что лица достигает мерзкое, теплое дыхание. Святая Птица… Как это будет?.. Ожидание смерти хуже умирания, сейчас он сам попросит поскорее его прикончить… Но он не Ада. В нем слишком много жизни. Отец-Служитель сказал бы — слишком много тела и слишком мало души. Слишком много трясущегося, покрытого потом, живого тела…

— Я… меня так зовут. Я Игар… Освободите ее. Распутайте. Ей же плохо… Она не убежит!!

Илаза молчала.

— Если вы знаете о Святой Птице, — сказал Игар шепотом, — если вы… но… я заклинаю именем ее: не мучьте хотя бы девушку. Во имя Птицы!

Он думал, что священное имя придаст ему сил. Он ошибся — в этой черной, невозможной темноте имя Птицы прозвучало бессмысленно, как звон стекла о стекло.

Он замолчал. Безжизненная рука Илазы и собственное сбивчивое дыхание. Все, что оставила ему жизнь.

— Сядь, — сказала темнота.

Он не мог сесть, не выпуская руки; оставлять Илазу он не хотел.

— Ты хочешь, чтобы она жила?

В голосе темноты скользнуло нечто. Нечто, заставившее Игарово сердце на мгновение остановиться. Призрак надежды.

— Да, — прошептал он еле слышно. Да. Да. Птицей клянусь…

— Тише. Она будет жить, если ты выкупишь ее.

— Собой?! — это было первое, что пришло ему в голову.

— Ты и так мой, — голос темноты усмехнулся. — Ты ничего не стоишь, к сожалению… Но ты выкупишь ее другим человеком. Женщиной.

Он облизнул губы. Сплошная пленка подсохшей крови.

— Ты готов умереть за свою жену… Хорошо. Мне не нужно, чтобы ты умирал. Ты пойдешь к людям… Ты найдешь среди них женщину, настоящее имя которой — ТИАР. Запомни хорошенько — Ти-ар… Конечно, она может зваться и другими именами, но настоящее ее имя — это. Ей около тридцати лет… Чуть меньше. У нее темные, с медным оттенком волосы, и карие с прозеленью глаза. Ищи ее в провинции Ррок. Найди ее и приведи ко мне… Это трудно, я знаю. Ты обманешь ее, или соблазнишь, или притащишь силой — мне безразлично. Можешь даже повести ее к Алтарю… Все равно. Ты приведешь ее ко мне, и тогда, взамен, я отдам тебе твою… Илазу. Ты согласен?

Повисла пауза.

— А зачем она вам? — тихо, чуть слышно, совершенно некстати спросила Илаза. Святая Птица, Игар не узнал ее голоса. Чужой, сиплый…

— Я согласен, — сказал он яростно. — Я согласен на все. Отпустите ее.

— Сначала ты приведешь мне ту женщину.

— Но… это же…

Он тряхнул головой — и тут же закусил губу от боли. Боль понемногу затихала, пульсируя в затылке, в висках… О чем. Тиар… О чем они говорят, с кем они уговариваются… На что он только что согласился?..

— А если Тиар умерла?!

— Если она умерла — значит, вам не повезло, — холодно отозвалась темнота.

Игар всхлипнул.

Мысли его путались, он ни одной не мог довести до конца. Целый ворох рассуждений, который предстоит еще распутать, разобраться, но сейчас нету на это ни времени, ни сил. Оставить Илазу?! При одной мысли об этом его обдало морозом, он почувствовал, как трещат, поднимаясь, волосы. Илаза… Спасти. Можно. Илаза.

Оставить ее… здесь?!

— У меня… просьба, — он проглотил комок. — Можно, пойдет Илаза, а я останусь?

— Плохо, — отозвалась темнота после короткого молчания. — Ты что же, не веришь в успех… предприятия? Жаль. Придется оставить вас обоих.

— Нет, — Игара снова затрясло. — Нет, я не то хотел… Я сделаю. Ради Илазы я… хоть труп вам притащу… этой Тиар.

— Труп мне не нужен, — усмехнулась темнота. — Живая. Только живая. Живьем.

— Да, — Игар закашлялся. — Я пойду… Я прямо сейчас… Я скоро. Вы…

Он замолчал. Ночной воздух, за минуту перед тем прохладный, сделался вдруг липким, как смола, и Игар завис в нем, как муха. В который раз — как муха, подумал он горько.

Илаза прерывисто вздохнула. Игар сглотнул — и стал на колени, подняв лицо к темноте над своей головой:

— Не мучьте ее. Развяжите ее… Ну пожалуйста.

Неуловимое движение сгустка темноты. Глухой вскрик Илазы; Игар услышал, как человеческое тело мягко ложится на прелые листья у его ног. Отвратительный звук разрываемой паутины. Тишина.