Поползли слухи, что в семье прокурора состоялся довольно резкий разговор.

— Вы сделали меня посмешищем всего города, — кричала Беранжер, она была вне себя. — От меня либо отворачиваются, либо смеются мне в лицо. И в этом виноваты только вы. Я знала, что вы глупы, но не до такой же степени! Как вам пришло в голову отправляться на подобное задание в мантии и парике, с факелами для освещения…

— Я устал повторять вам, что не факелы были причиной пожара, — орал Тардье де ла Водьер, — они были там просто необходимы, в этих злосчастных притонах всегда ужасная темень. Мой парик задел за горящую лампу.

— Но зачем вы явились в этот притон? И почему вечером?

Он молчал, с мрачным видом трогая повязку на своей ране.

— Так я вам скажу, я! Ваши шпионы доложили вам, что там находится госпожа де Пейрак. И вы решили застать ее врасплох — молчите! — арестовать ее заодно с колдуном, припомнив ей старые споры по поводу колдовства — нет, дайте мне сказать! — и все это для того, чтобы, причинив ей зло, поразить человека, которого вы ненавидите, но боитесь с ним сражаться в открытую — графа де Пейрака!

— Мадам, вы ведете себя с этим человеком самым бесстыдным образом, — Ноаль Тардье побелел от гнева, — по его милости я ношу рога!

— Увы, нет. И в этом мое несчастье! — парировала Беранжер. — Увы! Вы не рогоносец, и я сожалею об этом. Но все еще впереди… И если я этого добьюсь, то это будет моя месть вам!

На месте разрушенного квартала граф де Пейрак велел построить небольшой бастион, который будет охранять дом Виль д'Аврэя. Днем и ночью там несли караул его люди. Их бдительность усиливалась присутствием собаки, которая своими беспорядочными прыжками сможет предупредить о начинающемся пожаре.

Но пламя, разрушившее целый квартал, казалось, выдохлось, и, глядя на спокойно спящую собаку Банистера, все понимали, что опасность более не угрожает городу.

Анжелика рассказала мужу об опасениях епископа и о суждениях по этому поводу колдуна, жизнь которого оборвалась так трагично.

Без него им будет трудно угадать, кто в следующем месяце передаст епископу разоблачительные документы.

Предстояло хорошенько обдумать предположение колдуна, что посланник получит донесение из Европы на юге страны и предпримет довольно опасное путешествие по Святому Лаврентию. Но нельзя было исключать возможность того, что бумаги уже в Квебеке, в руках одного из приближенных отца д'Оржеваля, и он не замедлит их вручить , как только истечет срок, назначенный иезуитом.

— Может быть, это отец де Геранд? — спросила Анжелика. — Он так враждебно к нам относится.

— Я поговорю с Мобежом, — сказал граф.

* * *

Первое известие пришло из совершенно неожиданного источника. От г-на Лубетта. Это был довольно старый человек, прикованный к постели: он был в курсе всех событий, потому что к нему часто приходили навестить и справиться о здоровье его старые приятели по службе, более молодые, будучи проездом в Квебеке, и дамы из «Святого Семейства». Все его посетители служили для него прекрасным источником информации.

Он не доверял церковнослужителям, те говорили лишь то, что хотели сказать. В первую же неделю их пребывания в Квебеке Виль д'Аврэй представил Анжелику Пьеру Лубетту. Она часто навещала его, и он привык к ней и рассказывал различные истории из прошлого, ведь это интересовало ее.

— Я принесла вам табак, — говорила ему Анжелика, нанося очередной визит.

— Я не могу больше курить.

— Но вы можете его просто жевать, это улучшает настроение.

Благодаря ее снадобьям он меньше кашлял. И время от времени, когда она приходила, он закуривал свою знаменитую трубку, набив ее табаком из Вирджинии, который приносила Анжелика.

— Вы мне нравитесь, — объявил он ей однажды. — Поэтому я вам расскажу, куда отправился Пасифик Жюссеран.

— А кто это такой?

Старик устроился поудобнее на своих подушках и затянулся трубкой.

— Это один из преданных людей отца д'Оржеваля.

Анжелика насторожилась и села к изголовью старика. Она догадывалась, что сейчас узнает что-то очень важное. Имя Пасифик Жюссеран ни о чем не говорило ей.

— Вы его знаете, — сказал старик, — вы ухаживали за ним и вылечили его, в прошлом году, в Вапассу.

Теперь она вспомнила его. В разгаре зимы он появился в форте, он принес графу Ломени-Шамбор письмо от отца д'Оржеваля. Погода была ясная, и солнце, отражаясь от белого снега, едва не лишило его зрения. Она лечила его отваром из сосновых почек. Это был молодой дикарь, чурающийся людей, до конца преданный своему хозяину-миссионеру.

— Он отправился к югу, к тем берегам, где море не замерзает всю зиму. Корабли причаливают там отовсюду: из Америки, Новой Англии. Там он встретится с курьером из Франции, который передает что-то для отца д'Оржеваля. Это «что-то» содержит неприятные вещи для вас и вашего мужа.

— Но откуда вы узнали об этом?

— Он пришел навестить меня накануне отъезда. Когда-то мы бывали с ним в разных переделках. Но потом он полностью посвятил, себя отцу д'Оржевалю и его миссии.

— Когда он должен вернуться?

— Вряд ли он, сумеет достичь Квебека до оттепели. При условии, что ожидаемый корабль уже прибыл. Это могут быть голландцы или англичане, они рискуют выходить зимой в открытое море…

— Что же может конкретно причинить нам вред?

— Об этом я ничего не знаю. Но Пасифик утверждал, что сведения эти подобны взрыву. Они уничтожат вас, врагов его хозяина-иезуита. Я сказал ему, что он сошел с ума, не нужно во все это вмешиваться. Но он всегда был немного безумен. Абенаки прозвали его «Упрямый чудак», а те, кто не любил его, — «Сумасшедший чудак». Достаточно иезуиту посмотреть ему в глаза, и он готов целовать его следы.

Продолжением откровенного рассказа Пьера Дубетта послужил совет, на который собрались Барсемпью, д'Урвиль, Пиксаретт, Элуа Маколле и Никез Эртебиз: все они знали слугу отца д'Оржеваля.

Красный Плут в своих рассуждениях оказался прав. Но сможет ли Пасифик Жюссеран в погоне за разоблачающими бумагами добраться до цели? Даже для выносливого и фанатичного человека столь длительное путешествие таит немало опасностей. Шансов на успех остается очень мало. Его может застигнуть буря и сбить его с тропы, либо он не перенесет жестоких морозов и заживо обледенеет. А найти себе попутчика в это время года очень трудно.

Пиксаретт не произнес ни слова. По возвращении из окрестностей Лоретты он казался немного рассеянным. Он сидел на земле и курил свою трубку. Табачный дым окутал всех собравшихся. Граф де Пейрак и граф д'Урвиль курили сигары, остальные — трубки, и это никому не мешало, кроме Анжелики, которая к концу собрания почувствовала, что ее грудь забита табачным дымом, а сама она плыла в голубоватом облаке. Дело Пасифика Жюссерана омрачало ее настроение. Кроме того, перед глазами все время стоял Пиксаретт, он долгое время сопровождал иезуита в его войнах. В последнее время ей стало казаться, что они по каким-то причинам отдаляются друг от друга. Что-то нарушилось в их сообществе. В этот момент веселый лучик блеснул в глазах индейца, к нему вернулся его довольный вид; казалось, что он сейчас закричит: «Я нашел! Я знаю, что делать!»