Но несмотря на это, сегодня даже христиане склонны считать еврейский текст настоящей Библией, а греческий перевод – как и Библию короля Якова – вторичным и производным, каким бы влиянием тот ни обладал. В каком-то смысле так все и есть, хотя у Септуагинты есть два аспекта, которые чуть смягчают это резкое высказывание.

Один из них в том, что LXX не всегда отражает тот еврейский текст, который знаком нам. Мы невольно склонны предполагать, будто переводчики передавали тот же самый текст, какой сегодня присутствует в печатной Еврейской Библии – ведь изначально он написан на иврите! Но это не всегда так. В ряде книг греческие выражения нельзя воспринять как перевод того текста, который мы в наши дни находим на страницах Biblia Hebraica Stuttgartensia – эталонного современного издания Еврейской Библии. Скорее, он кажется переводом более древнего или, по крайней мере, иного еврейского текста. Произведения, о которых в данном случае идет речь – это Книга Иисуса Навина, Книга Судей и Книги Царств, иными словами, главные исторические книги, а также несколько пророческих книг, прежде всего Книга пророка Иеремии, которая в Септуагинте на одну шестую часть меньше, нежели в еврейском тексте наших дней; кроме того, в греческом варианте многие прорицания появляются в совершенно иных местах. Да, кое-где греческие переводчики вполне могли сознательно менять еврейский текст, но кажется, с Книгой пророка Иеремии все как раз иначе: более краткая версия на иврите, напоминающая LXX, теперь найдена среди свитков Мертвого моря [4], которые на несколько веков древнее тех манускриптов, к которым восходит современный еврейский текст (это Кодекс Алеппо и Ленинградский кодекс, о которых мы говорили в главе 12). А значит, греческий вариант – при том, что он, несомненно, представляет собой перевод с еврейского оригинала – не обязательно окажется версией того текста, который мы сейчас считаем Еврейской Библией. Как мы видели, на самом деле в III столетии до нашей эры еще не было никакой единой Еврейской Библии – только разрозненное собрание текстов, пусть и совпадающее с тем, которое мы привыкли называть «Библией», но далеко не во всем.

Пример пассажа, в котором LXX, возможно, отражает еврейский оригинал более древний, нежели тот, с которым мы сейчас встречаемся на страницах Еврейской Библии – это фрагмент Второзакония (Втор 32:8–9), современный текст которого гласит:

Здесь, как предполагается, слова «Всевышний» и «Господь» идентичны, а сам текст говорит о том, что Бог определил столько народов, сколько было сынов Израилевых (в данном случае Израиль – еще одно имя Иакова), то есть двенадцать, но сохранил народ Израиля как свою особую собственность (тринадцатый народ?). Септуагинта дает нам совершенно иное впечатление:

Здесь неявно подразумевается политеистический контекст, в котором Всевышний (евр. , Элион), отличается от Господа (Яхве). Элион разделял народы по одному для каждого бога, не предполагая никакого определенного числа, и Израиль выпал Яхве. Легко представить, почему переписчик более поздних времен мог внести в этот текст изменения, стремясь устранить любые намеки на политеизм, но намного сложнее понять, зачем кому-то исправлять вариант текста, который согласуется с современной Еврейской Библией, и тем самым делать его более политеистическим. На этих основаниях большая часть современных толкователей полагает, что греки, должно быть, опирались на более древнюю версию еврейского текста, нежели та, что дошла до нас, и именно поэтому в англоязычной библейской редакции NRSV, а также во многих других современных переводах, этот текст передается в соответствии с LXX, а не с еврейским оригиналом.

Вторая проблема в том, что порой создатели Септуагинты могли сознательно менять смысл еврейских слов, желая передать версию, которая казалась им более подходящей в богословском плане. Перевод всегда подпадает под влияние того окружения, в котором работает переводчик, но Септуагинта заходит еще дальше. Это можно увидеть в ее отношении к жизни после смерти. Еврейская Библия по вопросу загробной жизни явно хранит молчание и склонна изображать мир мертвых как темный, таинственный, лишенный каких-либо положительных черт – это место, где прекратилось восхваление Бога и люди уже не могут возликовать в сопричастности к Нему. Особенно в Псалтири верующий молится об избавлении от шеола, но он просит не о том, чтобы его воскресили из мертвых, а о том, чтобы его в должный час спасли и не позволили попасть туда:

В греческой версии этот текст порой изменен, и молитва об освобождении из шеола воспринимается как молитва о воскресении. В псалме 15 еврейский текст возглашает о Боге, спасающем просителя от преждевременной смерти: «…ибо Ты не отдаешь меня шеолу и не позволяешь верному Твоему увидеть преисподнюю»[74]. В греческом варианте [«…ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление», Пс 15:10, Синодальный перевод] мы видим, что Богу еще только предстоит спасти просителя из ада, куда тот уже ниспал, и именно такое прочтение псалма предполагается в Книге Деяний святых апостолов (Деян 2:31), где он трактуется как пророчество о воскресении Иисуса.

Термины, связанные с воскресением, Септуагинта применяет и там, где еврейский текст на них даже не намекает. Например, в псалме 1 на иврите мы читаем: «…не устоят нечестивые на суде» (Пс 1:5), и это означает, что они не смогут выступить в свою защиту перед лицом суда и сопричислиться к праведным – причем речь идет только об этом мире. Нечестивым не предоставят никакого положения среди добродетельных людей, в особенности в городском совете. Но на греческом еврейское слово «устоять» передано словом со значением «воскреснуть из мертвых» (греч. ἀναστήσονται, вместо более буквального στήσονται): «не воскреснут нечестивые в совет праведных»[75] – и здесь «совет» понимается как собрание праведных в Царствии Небесном в посмертии. Это придает псалму совершенно иной оттенок смысла – и понятно, что христианам он в таком виде нравится гораздо больше. Церковь развила трактовки Греческой Псалтири, в которых во многих псалмах делался акцент на будущей надежде на возрождение. Псалмы 1, 2 и 3 рассматривались как предвещавшие воскресение Христа и потому провозглашались в дни Пасхи, как по традиции провозглашаются до сих пор на литургии часов в Римском обряде. Можно с полным правом сказать, что здесь в качестве «Библии» выступает не еврейский текст, а именно Септуагинта [6].