Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но придется ждать еще много недель, — сказал он как-то. Она молчала. — Может, он хоть ответит на письмо, — сказал он. — Все-таки родная кровь.
Морозы не могли держаться вечно. Девятого марта снова пошел снег и стаял, даже не заледенев. Люди опять могли ходить по городу, и как-то в субботу, войдя в ресторанчик, которым он владел на паях, он увидел Букрайта, — по обыкновению, перед ним стояла тарелка, на которой была накрошена всякая всячина вперемешку с яйцами. Они не виделись почти полгода. Но они даже не поздоровались.
— Она уже дома, — сказал Букрайт. — Приехала на прошлой неделе.
— Быстро же она переезжает, — сказал Рэтлиф. — Всего пять минут назад я видел, как она выносила ведро золы с черного хода «Отеля Савой».
— Да я не об ней, — сказал Букрайт с набитым ртом. — Я о Флемовой жене. Билл поехал в Моттстаун и привез обоих на прошлой неделе.
— Обоих?
— Да нет, не Флема. Ее и ребенка.
«Видно, он уже пронюхал об этом, — подумал Рэтлиф. — Кто-нибудь написал ему». Он сказал:
— Ребенок… Ну-ка, ну-ка. Февраль, январь, декабрь, ноябрь, октябрь, сентябрь, август. И начало марта. Да, пожалуй он еще маловат, чтобы жевать табак.
— Он и не будет никогда жевать табак, — сказал Букрайт. — Это девочка.
Сначала он не знал, как быть, но колебался недолго. «Лучше сразу», — сказал он себе. Все равно, даже если она надеялась, сама того не подозревая. На другой день, когда она пришла за детьми, он ждал ее.
— Его жена приехала, — сказал он. На миг она словно окаменела. — Но ведь вы ничего другого и не ожидали, правда? — сказал он.
— Да, — сказала она.
И вот даже этой зиме пришел конец. Она кончилась, как и началась, дождем, не холодным ливнем, а шумливыми бурными водопадами теплых струй, смывших с земли лютый, упорный холод, а запоздавшая весна уже бежала по их сверкающим следам, и всюду пошла кутерьма, все появилось разом — почки, цветы, листья, все ожило — пестрый луг, и зеленеющий лес, и широкие поля, пробудившиеся от зимней спячки, готовые принять плуг, ведущий борозду. Школа уже закрылась на лето, когда Рэтлиф проехал мимо нее к лавке и, привязав лошадей у знакомого столба, поднялся на галерею, где сидели на корточках и на скамьях все те же семь или восемь человек, словно просидели так с тех самых пор, как он оглянулся на них в последний раз почти полгода назад.
— Ну, друзья, — сказал он, — я вижу, школа уже закрыта. Теперь ребята пойдут в поле, глядишь, вам и отдохнуть можно будет.
— Она закрыта с самого октября, — сказал Квик. — Учитель удрал.
— А. О.? Удрал?
— Его жена явилась. А он только завидел ее — и давай бог ноги.
— Кто, кто? — переспросил Рэтлиф.
— Его жена, — сказал Талл. — По крайней мере, так она сказала. Такая толстая, седая…
— Что за чушь, — сказал Рэтлиф. — Да он и не женат вовсе. Ведь он прожил здесь три года. Наверно, это была его мать.
— Да нет же, — сказал Талл. — Она была молодая. Просто у нее волосы все седые. Приехала в коляске вместе с ребенком месяцев шести.
— С ребенком? — сказал Рэтлиф. Моргая, он глядел то на одного, то на другого. — Послушайте, что все это значит? Откуда у него взялась жена, да еще с шестимесячным ребенком? Разве он не прожил здесь, у всех на глазах, целых три года? Что за чертовщина. Да когда же он успел, ведь ни разу и не уезжал надолго.
— Уоллстрит говорит, что это его жена и ребенок, — сказал Талл.
— Уоллстрит? Это еще кто такой?
— Сынишка Эка.
— Тот мальчуган лет десяти? — Теперь Рэтлиф, моргая, уставился на Талла. — Да ведь про нее в первый раз шуметь начали только два или три года назад, когда там была паника[94]. Откуда же у десятилетнего мальчика такое имя — Уоллстрит?
— Не знаю, — сказал Талл.
— А ребенок, видно, и в самом деле его, — сказал Квик. — По крайности, он как глянул на эту коляску, только его и видели.
— Еще бы, — сказал Рэтлиф. — Ребенок — это такой подарочек, от которого всякий мужчина побежит, если только еще есть куда бежать.
— Видно, он знал, куда бежать, — сказал Букрайт хриплым резким голосом. — Уж этот ребеночек его бы не выпустил, если, конечно, кто-нибудь прежде повалил бы А. О., а ему дал бы ухватиться как следует. Он и то был больше папаши.
— Может, он еще ухватится, — сказал Квик.
— Да, — сказал Талл. — Она пробыла здесь ровно столько, сколько нужно, чтобы купить банку сардин и галеты. А потом ей кто-то показал, куда ушел А. О., и она поехала по дороге в ту сторону. Он-то пешком ушел. Они оба ели сардины, она и малыш.
— Так, так, — сказал Рэтлиф. — Вот они, Сноупсы. Так, так. — Он умолк. Молча смотрели они, как по дороге едет коляска Варнера. Правил негр; а сзади, рядом со своей матерью, сидела миссис Флем Сноупс. Она даже не повернула свою красивую голову, когда коляска поравнялась с