Коля энергично убрал со стола, вымыл посуду, оделся и звякнул маме. Та не отвечала: как всегда, наклацала, включила беззвучный режим.

Перезвонит.

Коля обулся, сбежал по лестнице, бросил «драсьте» бабке-лавочнице и зашагал по крошащимся плитам. Квадраты изолированных дворов кутались в зелень, чирикали воробьи, из шашлычной Верка Сердючка пела, что все будет хорошо. Но Колю, вопреки заверениям птиц и трансвеститов, охватила иррациональная тревога.

Это будут несчастные случаи. Как несчастные случаи.

И дальше странное слово…

Коля на ходу достал письмо, непонятно зачем сунутое в карман.

«Толкчи». Верно, имелось в виду «молчи».

Или «толчки». У Коли заныло в животе. Несчастные случаи. Толчки.

Могли ли отца толкнуть?

«Очнись! – осадил внутренний голос, и был абсолютно прав. – Речь идет о дурацкой шалости двадцатилетней давности. О шпане, которой теперь за тридцать, как и тебе, фантазер».

И все же…

Он шагал вдоль стадиона. За деревьями слева вырисовывались руины недостроенной спортивной школы, там маленький Коля часто играл с приятелем Русиком. Оба хотели быть капитаном Самаритянином и, чтобы не ссориться, выбирали в аватары Кита Кросса и Рикптоса. Русик был Кроссом, Рикптосом – Коля.

«Что – „все же“, дурень? – отрезвлял голос разума. – Написано же – сначала убьет твоего лучшего друга. Много ты друзей похоронил? Аж ни одного, слава богу».

«Ладно, признаю́, загнался».

Коля взъерошил волосы. Переключил мысли с выведшей из равновесия записки на друга детства. Накануне он спросил о Русике, но мама развела руками: не в курсе. Как это часто бывает, дружба, длившаяся с дошкольного возраста, не пережила пубертатного периода. Белобрысый Русик растворился в потоке дней, стал призраком, заключенным в прямоугольник пленочной фотографии.

Так, может, провести спиритический сеанс? То-то он обалдеет – если, конечно, не переехал. Посмеемся над угрозами в стиле межгалактических наемников, потрещим десять минут. Вряд ли общих тем хватит на дольше.

Коля безошибочно идентифицировал девятиэтажку Русика. В приподнятом настроении пересек двор. Бабка – зеркальное отражение той, что томилась на лавке у подъезда Колиной мамы, – сплюнула в ладонь шелуху от семечек.

– Как ты говоришь, любезный?

– Руслан Павлюк, – повторил Коля громко. – На восьмом этаже квартира.

– А! Руслан! Жил здесь, да.

– Уже не живет, – покивал Коля.

– Не живет, любезный. Помер он.

– Помер… – У Коли екнуло сердце.

– С балкона выпал, – поделилась бабка.

– Убил себя? – Коля побледнел.

– А кто ж ведает? Нюрка, вдова его, не верит в самоубийство, мне говорила, мол, только наладилось все, погасили кредиты, сын из армии пришел. Нюрка на кухне была, а он – бух!

Шишковатый палец прочертил линию от верхних балконов к земле. Коля сглотнул слюну, чуть горьковатую, как известия о смерти людей, о которых не вспоминал годами.

– Ты следующий, – сказала бабка, глядя на Колю из-под платка.

– А? – моргнул он.

– Ты следователь, говорю?

– Нет… я… а в каком году это случилось?

– На прошлой неделе, любезный. В тот четверг схоронили.

«Ты же отдаешь себе отчет, что это совпадение?» Внутренний голос звучал деликатно. Коля шел под шелестящими кронами каштанов, ветер поднимал пыль на пустыре. «Папе было семьдесят. В семьдесят люди падают с лестниц. И ситуации Русика ты не знаешь».

Но расшалившаяся фантазия ошпаривала сюрреалистичными образами убийц, крадущихся в тени. Русик и папа погибли в течение нескольких дней. В порядке, предсказанном в письме.

«Ты сейчас серьезно? Если бы кто-то посторонний был в квартире Русика, его жена сказала бы полиции».

«потом мать потом всех кого ты люшь».

Ветер норовил вырвать бумажку из пальцев. Коля поддался увещевающему голосу, заставил себя мыслить здраво. Совпадение. Именно оно. Никто не вынашивает планов абсурдной мести два десятилетия. Не убивает из-за нарушенных правил книжного клуба. Это беллетристика. Смерть – она по-настоящему.

Коля выдохнул, не веря, что секунду назад готов был принять наиглупейшую версию о нанятых издательством киллерах, эстонских киллерах, как в анекдоте. Он перешел с нервной рысцы на вальяжный шаг, попытался вспомнить что-то хорошее, связанное с другом, но в голову лезли то свисающие сзади подштанники обдриставшегося Русика, то его попытки доказать, что помощник главного злодея главнее, чем главный злодей.

«Отлично…»

Коля проводил рассеянным взглядом перекати-поле, прыгающее, как мяч, по зеленой траве стадиона. Ветер усиливался. В пылевых вихрях у футбольных ворот скучилась небольшая группа людей. Примерно в ста пятидесяти метрах от Коли, и, пусть он не видел их лиц, казалось, замершие люди смотрят на него в упор. Трое мужчин, светловолосая женщина и…

Язык Коли прилип к нёбу. Он напряг зрение. Пятый член компании был неимоверно высок: качок в маске, какие носят на «Комик Коне». Бычья морда и устрашающие рога.

«Маска, чувак. Просто маска и обувь на платформе».

Ледяные иголки кололи Колин загривок. Серебристый костюм светловолосой сверкал на солнце. Мужчина с длинными седыми косами…

Капитан Самаритянин, это капитан Самаритянин!

…поднял руку и указал прямо на Колю.

Вместо голоса разума гневное шипение раздалось в голове: «Крыса Гершака!»

Экипаж «Мельмота Скитальца» высадился на школьном стадионе, а Коля бросился наутек, оборачиваясь и по-рыбьи хлопая ртом. Он твердо решил сегодня же ехать в Москву.

Никуда он не уехал. Ни в тот день, ни на следующий. Сдал билеты, позвонил Ларе в полубреду. Нет, нет, сюда не прилетай. Даже не думай. Какие-то женщины сновали вокруг, входили в мамину квартиру без стука, старушка деловито занавесила зеркала, научала непонятным церемониям, отдающим кромешным язычеством. Что-то втолковывал хлыщ из ритуального агентства, похожий на сильно пьющего Дэниела Крейга. В морге выдали свидетельство о смерти, еще какую-то бумажку в загсе. Утром появилась мамина двоюродная сестра, взяла в руки бразды правления, Коля сидел на кухне, в уголке, контуженно кивал. Тетя бомбардировала чудны́ми вопросами: в каком мама хотела бы платье лежать, гранит выбрать или мрамор, решил ли он, что делать с квартирой.

– Что ж я?! – охнула тетя Лена. – Загрузила тебя совсем. Отдыхай, Николай. Я разберусь. К мужу Зою подселим, лучшее надгробие купим. Главное, она успела завещание составить. – И, приценившись к Коле, вздыхала: – Бедный, бедный мальчик!

В промежутке – то ли в четверг, то ли в пятницу – Коля пошел к участковому. О письме, Русике и межгалактических наемниках не обмолвился, но спросил, не могли ли маму толкнуть под этот грузовик.

– А с чего такие мысли? – озадачился участковый. – У Зои Дмитриевны врагов вроде не водилось.

– Верно… – замялся Коля. – Просто они оба упали. И мама, и папа. Странно это.

Участковый сочувственно похлопал Колю по плечу:

– Понимаю ваше состояние, Николай. Но есть записи с камеры регистратора и другой камеры, которая у рынка. Дурно вашей маме стало, сердце, жара, то-сё, повело на