на полторы, а воображение вновь соблазнительно перечислило все выгоды, проистекающие из скоропостижной кончины протопарторга…

– Короче… – Выверзнев поднял на Панкрата глубокие, чуть запавшие глаза и внятно произнёс: – Африкан мне нужен живым, здоровым и на свободе… Обеспечь ему такую охрану, чтобы ни один волос у него с головы не упал. Как? Берёшься?

Панкрат Кученог дёрнулся, придурковато закатил глаза, потом ополз в конвульсиях с табуретки на дырявый линолеум кухни – и заколотился в эпилептическом припадке. Второй раз в жизни.

Глава 9

НИКА НЕВЫРАЗИНОВА, двадцать восемь лет, свободный художник

В детстве Нику Невыразинову учили играть на скрипке и по доброй тогдашней традиции часто при этом пороли. Придать её шаловливым перстам привычную сухую беглость так, правда, и не удалось, зато удалось на некоторое время приучить их обладательницу к порядку. Невероятно, но, даже выйдя замуж, Ника Невыразинова (фамилию она решила не менять) довольно долго сдерживала свои инстинкты. Однако к двадцати четырём годам воспоминания об отцовском ремне вымыло из памяти окончательно, и Ника, прочно осевши дома, предалась самому разнузданному эстетизму.

Любой, зачастую необходимый в хозяйстве предмет, попав ей на глаза, рисковал превратиться в произведение искусства, иными словами, в нечто, ни на что уже отныне не употребимое. Внезапно надраенные до светлого сияния вилки втыкались в пробку от термоса, а возникшая в итоге ромашка водружалась на стену, где и висела до окончательного потускнения.

Есть приходилось исключительно ложками, как на поминках.

С людьми Ника обращалась столь же бесцеремонно и вдохновенно, прилаживая их по наитию друг к другу и азартно совмещая несовместимое. Всех своих друзей и подруг она успела свести и развести, а тех, кто не сообразил вовремя брызнуть опрометью, так даже по два раза.

И всё-то у неё было не как у людей! Известно, к примеру, что нормальный человек (в смысле – не колдун) может увидеть домового, лишь став на пороге и глянув промеж ног. Так вот ни черта подобного! Приняв эту рискованную позу, Ника как раз ПЕРЕСТАВАЛА видеть домовых… Сама о том не зная, она опустила однажды целую группировку, когда бригада Голбечика вылетела от неё вся расчёсанная, исцелованная, завитая и, что самое страшное, в голубеньких бантиках… В голубеньких, прикиньте!

Слабая надежда на то, что супруг однажды возьмёт ремень и вернёт Нику обществу, исчезла после того, как в гости к ним затащили некоего интуриста. Узрев на стене вышеупомянутую ромашку из вилок, он ахнул и спросил через переводчика, сколько этот шедевр может стоить. Ника, не думая, брякнула: «Тысячу!» – имея в виду, разумеется, тысячу ефремок. Гость, не чинясь, заплатил тысячу баксов, придурь стала профессией, а муж подал на развод.

Естественно, что, будучи иностранцами, покупатели Никиных шедевров шпионили напропалую. Вскоре Невыразиновой, на свою беду, заинтересовалась баклужинская контрразведка, и генерал Лютый дал круто идущему в гору майору Выверзневу секретное задание сблизиться с хозяйкой салона. Генералу и в голову не могло прийти, что Выверзнев (кобель известный!) давно уже сблизился с Никой и теперь не знает, как от неё отдалиться.

В отместку Николай потратил на мнимое сближение чёртову уйму казённой валюты – и всё равно считал себя обиженным.

* * *

В тот день Нике пришло в голову побелить скрипку…

Видение ослепительно-белого смычкового инструмента на фоне обожжённой разделочной доски было столь впечатляющим, что Ника немедленно вознеслась на табуретку и распахнула настежь створки антресолей, в чьей пыльной и мрачной глубине вполне могла таиться виртуальная банка водоэмульсионки, а ещё лучше – нитрокраски.

Загрохотали, ссыпаясь на пол, тазики и помазки, а затем в пыльной и мрачной глубине что-то мягко шарахнулось, и перед отпрянувшей Никой воссияли два изжелта-зелёных зрачка.

Табуретка вывернулась из-под ног, и грохоту стало больше.

– Тихо ты! – прошипели с антресолей. – Распадалась!..

И в тёмном прямоугольнике показалось мохнатое дымчатое личико – всё в паутине и в извёстке.

– Утя-путя… – сложив губы в трубочку, проворковала лежащая на полу Ника, зачарованно глядя на обаятельное существо.

Она вообще обожала всё пушистое.

Вновь взметнулась на табуретку, и домовой отпрянул.

– Куда лапу тянешь? – прошипел он. – Попробуй тронь только – враз памяти лишу!

Нашёл кого пугать! Не услышав угрозы, Ника попыталась провести ладонью по дымчатой шёрстке, и домовой, осерчав, действительно лишил её памяти.

Нашёл чего лишать! Табуретка вывернулась из-под ног, и грохот повторился.

– Утя-путя… – сложив губы в трубочку, проворковала лежащая на полу Ника, зачарованно глядя на обаятельное существо.

Вновь взметнулась на шаткий деревянный пьедестал, за что была лишена памяти вторично.

Грохот.

– Утя-путя…

Тут наконец домовой уяснил, что полёты с табуретки и обратно могут продолжаться до бесконечности, смирился и с оскорблённым видом позволил себя погладить.

– Всё, что ли? – раздражённо осведомился он. – Теперь закрой дверцы, и если кто спросит – меня здесь нет, ясно? Чего уставилась? Ну скрываюсь я, скрываюсь!..

– Ка-кой пушистенький… – зачарованно глядя, молвила Ника.

– От кого, от кого!.. – передразнил домовой, тоже, видать, не слишком вслушивавшийся в слова собеседницы. – От кого надо, от того и скрываюсь!

– Расче-ешем… – мечтательно молвила Ника.

– Подставился, вот почему! – сердито ответил он. – Обложили, гады, со всех сторон…

– И бантик на шейку…

– Да свои же, лыцкие! – с надрывом объяснил домовой.

Но тут дверной колокольчик (электричества Ника избегала, где только могла) звякнул, как заикнулся, – и в прихожей на секунду возникла чуткая тревожная тишина.

– Створки закрой! – тихонько взвизгнул домовичок.

Такой взвизг обычно издаёт загнанная в угол кошка, и Ника даже опомнилась слегка, что, кстати сказать, случалось с ней крайне редко. Во всяком случае, она, не переча, захлопнула дверцы и, спрыгнув с табуретки, пошла открывать.

– А спросят, почему тазики на полу, – прошелестело из закрытых антресолей, – скажи: барабашки отвязались!..

* * *

То ли норов такой, то ли аура мёдом намазана, но скандалы к себе Ника так и притягивала. Учреждённое Портнягиным Бюро астрального климата постоянно отмечало в своих сводках зону повышенной напряжённости на углу проспектов Нехорошева и Нострадамуса, причём эпицентр таинственной напряжёнки каждый раз приходился на квартиру номер десять. Попытки объяснить это явление чисто естественными причинами убедительными не кажутся, поскольку, пока там проживали прежние хозяева, с астралом всё было в порядке…

Когда Ника, захлопнув за домовичком створки антресолей, спрыгнула с табуретки и пошла открывать, ей ещё, разумеется, было невдомёк, что двухкомнатка уже обложена сверху, снизу, а также со всех четырёх сторон, включая проспект Нехорошева.

А началось с того, что в одиннадцать часов утра глава лыцкой диаспоры домовых Кормильчик, заметно перепуганный, лично объявился в здании МВД Республики и потребовал встречи с подполковником Выверзневым. Однако Николай к тому времени уже выехал