в город во главе своей армии. Под тенистым деревом у въезда в город мэр и ланддрост вручили ему два больших серебряных ключа в знак повиновения. На рыночной площади, под приветственные крики британской части населения, был поднят Юнион Джек, и каждый батальон, маршировавший по улицам, мог видеть эту знаменитую эмблему гордости и силы, освещенную лучами заходящего солнца.

Кроонстад, 16 мая 1900 г.

Яну Гамильтону, несмотря на длинные переходы, которые проделали его войска, не терпелось поскорее выбраться из Винбурга и, следуя по дороге на Вентерсбург, захватить переправы через реку Сэнд в двадцати милях к северу. Своими быстрыми перемещениями он опередил буров, их конвои тащились перед самыми британскими войсками, а некоторые даже за ними, тщетно пытаясь проскользнуть мимо нашего фронта и соединиться с силами бюргеров, собиравшимися для защиты Кроонстада. Немедленным выступлением, хотя оно и было связано с большим напряжением, генерал надеялся обеспечить себе бескровную переправу через реку, а заодно отрезать некоторые из отставших конвоев. В соответствии с этим планом, он собрал в городе необходимые припасы на три дня, выступил со своими бригадами днем 6 мая и прошел девять миль в сторону Сэнда.

Но лорд Робертс решил оставаться в Смалдееле до тех пор, пока не будет достроен временный мост через реку Вет и не пойдут поезда, он не хотел допускать таких рискованных ситуаций, когда буры могли бы сосредоточить все свои силы против одной из дивизий его армии, что могло бы произойти, если бы Гамильтон продолжал двигаться вперед один.

Нам, конечно, не понравилась эта задержка, но для главнокомандующего, в глазах которого армия правого фланга была лишь одной из колонн на линии, растянувшейся от Рандла у Сенекала, через фронт основной армии до Метуэна около Бошофа, Хантера у Варрентона и Махона на краю пустыни Калахари, это не имело особого значения. Поэтому я не сомневаюсь в том, что задержка 7 и 8 мая была оправдана.

В первый из этих дней лорд Робертс послал за генералом Гамильтоном, чтобы встретить его на боковой железнодорожной ветке между Винбургом и Смалдеелом, где у них состоялась долгая приватная беседа. 9 мая вся армия вновь двинулась в сторону реки Сэнд.

Это был не очень долгий переход, и к середине дня мы дошли до места привала в миле к югу от реки. Штаб разместился на большой ферме рядом с дорогой, по которой мы следовали.

Эта ферма — лучшая среди чисто голландских усадеб, которые я видел на своем 500-мильном пути через Свободную Республику. Большой квадратный дом с глубокой верандой и прелестным цветником перед входом, окруженный полудюжиной сараев и конюшен. Плотина, перекрывающая соседний ручей, образует широкий красивый пруд, в котором многочисленные жирные утки и гуси ищут убежища от бродячего солдата. Со всех сторон, кроме фасада, дом окружен широким поясом хвойных деревьев. На первом этаже расположены три великолепных спальни с изящными деревянными кроватями, покрытыми старомодными пуховыми перинами, строгая, но просторная гостиная, кухня, кладовая и хозяйственные комнаты. Гостиная достойна особого внимания. Мебель темная и массивная. Пол хорошо натерт. Посередине хороший ковер, на нем большой овальный стол. На стенах любопытные гравюры и цветные офорты, а также несколько текстов на голландском. Пара гравюр, которые я запомнил, представляли десять этапов жизни мужчины и женщины, от колыбели до могилы, которой, впрочем, достигали только к почтенному столетнему возрасту.

Обитателями фермы были респектабельный пожилой джентльмен лет шестидесяти, супруга, несколько младше его, три взрослых дочери, довольно неприятная незамужняя сестра и семь или восемь прочих детей и внуков разного возраста.

Генерал вежливо попросил приюта на ночь, и в его распоряжение были предоставлены спальня и гостиная. Конечно, без особого энтузиазма, но это вполне естественно. Штаб устроился на веранде, чтобы не беспокоить семью. Ян Гамильтон, которого всегда все интересовало, стал через переводчика расспрашивать пожилую даму. Когда генерал спросил ее о младшем четырнадцатилетнем сыне, который ушел на войну, на ее суровом лице отразились проблески чувства, и беседа на тот день закончилась. Утром, прежде чем пересечь реку, генерал зашел в телеграфную палатку, стоявшую рядом с фермой, и еще раз повидал пожилую леди.

— «Скажите ей, — попросил он переводчика, — что мы сегодня выиграли сражение».

Ей сообщили, и она с достоинством кивнула.

— «Скажите ей, что голландцы теперь наверняка потерпят поражение в этой войне».

Ответа не последовало.

— «Возможно, ее сын попадет в плен».

Нет ответа.

— «Скажите ей, пусть напишет имя ее младшего сына, и передайте моему адъютанту. Когда его возьмут в плен, пусть напишет мне или главнокомандующему, и мы отошлем его домой, а не будем держать в плену».

Она немного оттаяла и выразила надежду, что им было уютно под их крышей. Затем, поскольку еще гремели пушки, генерал поспешил уйти, оставив адъютанта, который должен был забрать записку.

Известия о том, что небольшие отряды буров атаковали наш правый фланг, не помешало Гамильтону отправиться на встречу с главнокомандующим и не соблазнило нас покинуть прохладную веранду на ферме. Но когда неожиданно, около трех часов, всего в 500 ярдах от нас один за другим раздались пятьдесят выстрелов, все всполошились, схватили ремни и пистолеты и выбежали наружу посмотреть, что случилось. Сцена, представшая нашему взору, была необычной. Вниз по склону холма несся целый каскад антилоп, голов 700–800, не меньше. Животные обезумели от страха, оказавшись в центре лагеря, и метались в поисках выхода. Этот спектакль, наряду с надеждой полакомиться олениной, оказался слишком большим соблазном для солдат, и они немедленно открыли дикий и опасный огонь, который не прекращался, пока пятнадцать или двадцать антилоп не было убито, а один австралийский конный пехотинец не получил пулю в живот.

После всего этого беспокойства я решил, что неплохо было бы прогуляться до линии аванпостов и посмотреть, что там делается. Я дошел до двух пушек, установленных на ближайшем гребне, здесь офицеры держали совет. Напротив, через реку Сэнд, рядом с двумя холмиками расположился большой отряд бурских командос. Там было около 150 всадников, пять запряженных волами вагонов и две пушки. Кони паслись рядом, но не были расседланы. Люди сидели или лежали на земле. Очевидно, они считали, что находятся вне пределов досягаемости наших снарядов. Младший офицер, который командовал пушками, очень хотел выстрелить: «Я правда думаю, что смогу достать этих скотов». Но он боялся неприятностей, если при стрельбе превысит дистанцию, одобренную артиллерийской наукой. Его дальномер показывал 6000 ярдов. Делая скидку на чистый воздух, расстояние, я думаю, было несколько большим. Наконец он все же решился выстрелить. «Наводка на 5600, посмотрим,