Внезапно огромная рождественская ель озарилась огнями, и тысячи электрических свечей зажглись на ней, собирая вокруг себя детей.

Некоторые устроились на нижних ветвях, но большая часть – около тридцати – стояли под яркими игрушками, в ночных рубашках, мехах и бальных платьях пятидесятилетней давности, в шляпах Дэви Крокетта, плащах и в полицейской форме. Казалось, все они носили изящные маски из белого стекла – рты застыли в улыбках с ямочками на щеках, с губами слишком полными и красными. При близком рассмотрении маски превращались в лица. Тонкие – примерно в волос толщиной – трещины на прозрачной коже были венами; неестественные улыбки показывали рты, полные крохотных заостренных зубов. Они напоминали Вик античных китайских кукол. Дети Мэнкса были не подростками, а холодными куклами с острыми зубами.

Один мальчик, сидевший среди ветвей, держал зазубренный нож Боуи – такой же длинный, как его предплечье. Маленькая девочка раскручивала цепь с крюком на конце. Третий ребенок – Вик не могла сказать, девочка или мальчик – сжимал тесак для разделки мяса и носил ожерелье из окровавленных человеческих пальцев.

Теперь Макквин была достаточно близко, чтобы рассмотреть украшения, висевшие на дереве. Она издала громкий шокированный вздох. Головы, обритые до кожи, почерневшие, но не сгнившие, частично сохраненные холодом. Каждое лицо имело дыры, где раньше находились глаза. Рты оставались открытыми в безмолвных криках. На одной отсеченной голове – мужчины с тонкими чертами лица и белокурой козлиной бородкой – сохранились очки с зеленоватыми стеклами в форме сердца и в хрустальной оправе. Судя по лицам, они были взрослыми людьми.

«Призрак» повернулся под углом и остановился, блокируя дорогу. Вик переключила «Триумф» на первую передачу, нажала на тормоз и встала в тридцати футах от него. Дети начали выходить из-под ели. Многие из них шли к «Призраку», но некоторые из них окружали ее, образуя человеческую баррикаду. Или нечеловеческую, как в данном случае.

– Мэнкс, дайте Вейну уйти! – крикнула Вик.

Она с трудом держалась на ногах, дрожа от холода и страха. Ночная промозглая сырость колола ей ноздри и жгла глаза. Куда бы она ни посмотрела, ее встречала смерть. Ель была увешана взрослыми людьми, которым не повезло найти свой путь в Страну Рождества. Ее окружали безжизненные куклы Мэнкса с пустыми глазами и мертвыми улыбками.

Дверь «Призрака» открылась, и из машины вышел Чарли Мэнкс.

Когда он встал во весь свой рост, стал виден его головной убор. Вик увидела широкую шляпу Мэгги. Он поправил полы и накренил ее набок. Теперь Мэнкс был моложе ее – симпатичный, с высокими скулами и острым подбородком. У него по-прежнему отсутствовал кусок левого уха, но шрам был розовым, блестящим и гладким. Верхние зубы выступали вперед и впивались в нижнюю губу, что придавало ему взбалмошно-глуповатый вид. В одной руке он держал серебристый молот и лениво размахивал им вперед и назад – маятник часов, отмечавший мгновения в том месте, где время не было важным.

Луна храпела. Земля качалась.

Он улыбнулся Вик и снял шляпу Мэгги, чтобы отсалютовать ей рыцарским жестом, но затем посмотрел на детей, которые пришли к нему из-под ветвей невероятно огромной ели. Длинные фалды фрака обвивались вокруг него.

– Привет, малыши, – сказал он. – Я скучал по вам. Дайте мне немного света, чтобы я мог взглянуть на вас.

Он поднял свободную руку и потянул воображаемый шнур, висевший в воздухе.

Ледяные горки осветились переплетениями синих огней. Зажглось освещение огромного Колеса удачи. Где-то рядом начали вращаться большие карусели. Из невидимых динамиков заиграла музыка. Эрта Китт запела своим грязно-сладким, отвратительно прекрасным голосом, рассказывая Санте, какой хорошей девочкой она была, – что предполагало совершенно другое.

В ярком карнавальном свете Вик могла видеть, что одежда детей была испачкана грязью и кровью. Она заметила, что одна маленькая девочка заторопилась к Чарли Мэнксу с распростертыми объятиями. Кровавые отпечатки пестрели на ее белой ночнушке. Она подбежала к Мэнксу и обвила его ногу руками. Его ладонь опустилась ей на затылок. Он прижал ее к себе.

– Ах, маленькая Лорри, – сказал ей Чарли Мэнкс.

Другая девочка – немного повыше, с длинными прямыми волосами – подползла на коленях и обняла Мэнкса с другой стороны.

– Моя сладкая Милли, – сказал он.

У этой девочки была красно-синяя форма Щелкунчика со скрещенными патронташами на груди. Пиратский нож за золотистым поясом имел широкое лезкие – такое же блестящее и отполированное, как горное озеро.

Чарли Мэнкс выпрямился, по-прежнему обнимая девочек. Он повернулся, чтобы посмотреть на Вик. Его лицо сияло отцовской гордостью.

– Все это сделал я, Виктория, – сказал Чарли. – Для моих детей. Это место не знает печали, не знает вины. Здесь Рождество бывает каждый день – вечно и всегда. Каждый день какао и подарки. Смотри, что я дал моим дочерям – плоть от моей плоти, кровь от крови! – и всем другим счастливым идеальным детям! Ты могла бы предоставить своему сыну что-то лучшее? Могла бы когда-нибудь?

– Она хорошая, – сказал мальчик за спиной Вик, малыш с тонким голосом. – Она такая же хорошая, как моя мама.

– Мне интересно, как она будет выглядеть без носа, – сказал другой паренек и засмеялся безжизненным смехом.

– Что ты можешь дать Вейну, кроме несчастья, Виктория? – спросил Чарли Мэнкс. – Ты можешь предоставить ему свои звезды, луну, автоматические санки, которые можно переделывать каждый день, вставляя новые колесики и рычаги? Конфетный магазин, где никогда не кончается шоколад? Друзей, игры, забавы, свободу от болезней, свободу от смерти?

– Я приехала сюда не для того, чтобы торговаться, Чарли, – крикнула Вик.

Ей трудно было фиксировать взгляд на нем. Она продолжала смотреть по сторонам и сражалась с желанием оглянуться назад. Вик чувствовала, как дети крались, окружая ее, с их цепями, топорами, ножами и ожерельями из отрубленных пальцев.

– Я приехала, чтобы убить тебя. Если ты не отдашь мне Вейна, то это произойдет. Ты, твои дети и эта полуживая фантазия погибнете. Я даю вам последний шанс.

– Она такая хорошая, – сказал маленький мальчик с тонким голосом. – У нее милые глаза. Такие же, как у моей мамы.

– Ладно, – ответил другой мальчик. – Ты заберешь ее глаза, а я возьму себе нос.

Из темноты под елкой донесся сумасшедший истеричный голос. Он пел:

Маленький мальчик захихикал. Другие дети молчали. Вик никогда не слышала более гнетущей тишины.

Мэнкс поднес мизинец к губам – чудаковатый жест размышления. Затем он опустил руку.

– А вам не кажется, что мы можем спросить Вейна? – произнес мужчина с улыбкой. – И узнать, что хочет он?