— Все ясно: служит укором остальным да к тому же несдержан на язык, — вслух заключил Кевин. — Я его знаю?

Кейок не счел нужным отвечать; он смотрел только на Мару.

— Этот воин служит тебе верой и правдой, хотя и вдали от усадьбы. Его двоюродный брат…

— Это Сарик! — воскликнула Мара. — Кузен Люджана! Он и впрямь остер на язык; ты его отослал куда-то на край света, потому что двое таких вместе…

— Она осеклась и заулыбалась. — Говори: это Сарик?

Кейок прочистил горло.

— Сообразительности ему не занимать.

— Я больше скажу, госпожа, — не удержалась Накойя. — Он умен, как дьявол. А какая память! Не забывает ни единого имени, разговоры помнит слово в слово. Прямо-таки Люджан и Аракаси в одном лице!

От мимолетного знакомства с Сариком у Мары осталось вполне благоприятное впечатление. Молодой воин умел расположить к себе собеседника, выделялся хорошими манерами и несомненным так-том. Все эти качества были незаменимыми для будущего советника.

— Похоже, вы за меня уже все решили. Что ж, полагаюсь на вашу мудрость. — Не дав им сказать ни слова, Мара подняла руку и тем самым положила конец обсуждению. — Передайте Сарику приказ явиться в усадьбу и без проволочек займитесь его обучением. — Тут она вспомнила о послании из Анасати. — Надо срочно написать Джиро. Ты мне поможешь? — обратилась она к Кевину.

Мидкемиец устрашающе выкатил глаза:

— Ни за что! Лучше я поймаю за хвост болотную змею!

С этими словами он последовал за госпожой. Кейок задержался, чтобы пожелать Накойе скорейшего выздоровления, но в ответ получил лишь новую отповедь.

* * *

Чимака, первый советник правителя Джиро Анасати, дочитал письмо до конца и свернул пергамент, сверкнув перстнями из полированных раковин.

Джиро, который вполне освоился в роли властителя, некоторое время смотрел куда-то в пространство, поигрывая холеными пальцами, а потом спросил с видимым равнодушием:

— Что ты на это скажешь?

— Как это ни странно, господин, но, похоже, написано без задней мысли. — Чимака старался говорить кратко. — Твой отец и властительница Мара отнюдь не были единомышленниками, однако всегда уважали друг друга.

Руки Джиро замерли на шелковой подушке.

— У отца было одно счастливое качество: он неизменно видел события в желаемом свете. Почему-то он считал Мару очень умной и по этой причине ее высоко ценил. Тебе, должно быть, это хорошо известно: ведь ты и сам добился нынешнего положения благодаря тому же свойству моего отца. — Советник поклонился, хотя слова хозяина прозвучали весьма сомнительной похвалой. Джиро в задумчивости теребил узорчатый пояс. — Мара хочет втереться к нам в доверие. Зачем?

Чимака ответил, тщательно взвешивая каждое слово:

— Рассуждая беспристрастно, мой господин, нужно прежде всего отметить: Мара дает понять, что между вашими семьями нет серьезных причин для вражды. Она готовит почву для взаимовыгодных переговоров.

Джиро даже подскочил, забыв о напускном безразличии:

— Как это нет серьезных причин для вражды? Разве гибель моего брата — не серьезная причина?

Покрывшись холодным потом, Чимака с величайшей осторожностью опустил свиток на стол. Уж он-то должен был знать, что не гибель Бантокапи породила застарелую ненависть. Братья не ладили между собой с самого детства: Бантокапи, более сильный, жестоко третировал Джиро. Вдобавок Мара выбрала себе в мужья именно Бантокапи — этого Джиро не мог ей простить, хотя властительница Акомы руководствовалась в своем выборе недостатками, а не достоинствами. Она отвергла более умного из братьев, отдав предпочтение недалекому Бантокапи, чтобы вертеть мужем в угоду собственным амбициям. Но разве это имело хоть какое-то значение для того, кто с детства страдал от превосходства родного брата? Пусть Бантокапи уже не было в живых, пусть Джиро стал наследником имени Анасати — раны детства все еще кровоточили. Джиро вечно оказывался вторым: по общественному положению — после старшего брата Халеско, а по телесной силе — после нескладного драчуна Бантокапи.

Чимака не осмелился спорить. В отличие от покойного отца молодой правитель думал только о самоутверждении и забывал о хитросплетениях Игры Совета.

— О, разумеется, мой господин, эта трагедия никогда не изгладится из нашей памяти. Прости меня за неосторожные слова: я имел в виду букву закона, а не родственные узы. Твой брат, надев мантию властителя Акомы, тем самым утратил принадлежность к роду Анасати. Строго говоря, его смерть не нанесла ущерба престижу твоего рода: получилось, что Мара подстроила гибель главы своего собственного дома. Еще раз прошу прощения за нечаянную дерзость.

Джиро ничего не оставалось, как проглотить раздражение. Первый советник снова вышел сухим из воды. Подчас его изворотливость переходила все границы. Что из того, что его должность требовала именно такого склада ума? Однако досада молодого правителя лишь на короткое мгновение вырвалась наружу:

— Ты по-своему хитер, Чимака. Но сдается мне, что ты больше озабочен удовлетворением собственного тщеславия, нежели возвышением дома Анасати.

Этот упрек граничил с обвинением в предательстве. Чимака даже забеспокоился.

— Все мои помыслы направлены только на возвышение дома Анасати, хозяин. — Дойдя до опасной черты, он счел за лучшее переменить тему. — Будем ли мы писать ответ Маре, мой повелитель?

Джиро небрежно кивнул:

— Сообрази что-нибудь сам… Пусть имеет в виду, что я скорее задеру ей юбку и спалю усадьбу, чем соглашусь… Нет, этого не пиши. — Властитель вовремя спохватился, хотя и не без отвращения. Всем тонкостям политической игры он предпочел бы неприкрытое выражение своих уязвленных чувств. — Впрочем, поблагодари Мару за соболезнования. А Потом добавь, что из уважения к памяти отца я возьму на себя сохранение его обязательств. Пока жив мой племянник, я не стану враждовать с Акомой. — Немного поразмыслив, Джиро продолжил со злобной усмешкой:

— Однако дай ей понять: для меня, в отличие от отца, жизнь Айяки не представляет особой ценности. Если моему племяннику будет грозить опасность, он не найдет защиты у воинов Анасати.

— Я подберу подобающие слова, мой господин, — с поклоном заверил Чимака.

Отпустив советника, Джиро поспешил вернуться в библиотеку. Среди богатого собрания свитков он чувствовал себя увереннее, чем в политических лабиринтах.

Между тем первый советник дома Анасати удалился к себе в клетушку. За колченогим столом уже сидел счетовод, корпевший над грифельными дощечками. На другом столе, придвинутом вплотную к спальной циновке, лежали бумаги, рассортированные по трем стопкам: расписки, текущие счета и срочные донесения.

Внимание Чимаки привлекло верхнее письмо в последней стопке. Он дважды пробежал глазами скупые строки и удовлетворенно хохотнул.