Конечно, кратчайший путь для вторжения пролегал через Па-де-Кале, и здесь истребители могли бы лучше всего обеспечивать воздушное прикрытие с аэродромов Кента. Так считал и абвер, получая информацию от агентов, действовавших в Соединенном Королевстве под руководством антифашиста-каталонца Хуана Пухоля Гарсии, жившего в Хендоне. Союзники присвоили ему кодовое имя Гарбо, наградив орденом Британской империи, а немцы называли его Арабелем, наградив Железным крестом. На него работали двадцать четыре «шпиона», внедренные немцами и успешно перевербованные МИ-5. Среди них были как реальные, так и фиктивные агенты: Желатин, Гамлет, Метеор, Брут (Роман Гарби-Чернявский), Паутина (Иб Риис), Жук (ПетурТомсен), Бронкс (Эльвира Шодуар), Трайсикл, Художник, Чудак, Тейт, Кефаль, Марионетка и Сокровище[1129]. Они регулярно докладывали абверу о деятельности несуществующей 1-й американской группы армий (ФУСАГ), и шпионская сеть Гарбо (это кодовое имя он получил еще в знак признания актерских способностей) пользовалась полным доверием немцев[1130]. Тем временем «Ультра» изучила группировку войск противника и структуру командования во Франции, а отряды Сопротивления разрушили наземные линии коммуникаций, вынудив немцев пользоваться радиосвязью. Лишь через неделю после высадки в Нормандии немцы начали понимать, что имеют дело не с ложным, отвлекающим маневром, а с реальным вторжением на континент. Тем не менее вплоть до 26 июня полмиллиона солдат 15-й армии продолжали оставаться в районе Па-де-Кале в ожидании нападения, которого так и не произошло.

2

В день «Д» в 00.16 штаб-сержант Джим Уоллуэрк посадил свой планер «хорса» в пятидесяти ярдах от дорожного моста «Пегас» через канал Кан и в пятистах ярдах от моста через реку Орн. Эти мосты имели первостепенное стратегическое значение: по ним немцы могли пойти в контрнаступление с востока, а союзники — прорываться на равнины за Каном. «»Хорса», похоже, задел за верхушки деревьев, — вспоминал один из десантников, — и рухнул на землю с таким треском, что у нас потемнело в глазах»[1131]. Через минуту, в 00.17, приземлился второй планер, а за ним, в 00.18, — третий. Пилоты преодолели пять миль при лунном свете, пользуясь лишь секундомером и фонариком, но сели в точности там, где указывали бойцы французского Сопротивления — за проволочными заграждениями.

Девяносто десантников из роты «Ди» 2-го батальона Оксфордширского и Букингемширского полка легкой пехоты, которыми командовал майор Джон Говард, захватили мост быстро и без проблем: немцы были застигнуты врасплох. Они удерживали мост до прибытия коммандос лорда Лова-та, появившихся на канале в 13.00 под звуки волынки Билла Миллина, дувшего в трубки «что есть мочи»[1132]. Меньше повезло десантникам 82-й и 101-й американских воздушно-десантных дивизий: некоторые отряды приземлились на расстоянии тридцати пяти миль от намеченных целей. Однако большой разброс десантирования и преднамеренное сбрасывание на парашютах манекенов привели немецкую разведку в полное замешательство: она решила, что в тылу высадилось не менее ста тысяч человек, в то время как десантников на самом деле было в четыре раза меньше. Основная масса парашютистов приземлилась в намеченных точках, отрезав участки морской высадки с тыла и заблокировав пути для неминуемых немецких контратак.

Французское Сопротивление было заблаговременно информировано о предстоящем вторжении. 1 июня радио Би-би-си передало первую строчку стихотворения Поля Верлена «Осенняя песня»: «Lessang lots longs des violons de Vautomne» («Заунывный плач осени скрипок»). Абвер под пытками вызнал у лидера маки содержание второй строки: «Blessent топ coeurd'une langeur monotone» («Сердце мне ранит усталой истомой»). И когда эти слова прозвучали по радио 5 июня в 23.15, командующий немецкой 15-й армией в районе Па-де-Кале привел свои войска в состояние боевой готовности, но никто не предупредил немецкую 7-ю армию в Нормандии. А в штабе группы армий «Б» в Ла-Рош-Гюйоне расценили радиопередачу как дезинформацию, решив, что союзники не могут сообщать о вторжении по Би-би-си[1133].

Начальник штаба 7-й армии около пяти утра доложил в группу армий «Б» о том, что наступление идет полным ходом, но Роммель в это время находился в Германии и отмечал день рождения жены Люции. Он смог вернуться в Ла-Рош-Гюйон только к шести вечера. Его начальник штаба генерал-лейтенант Ганс Шпейдель приказал 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» атаковать Кан, однако 4500 бомбардировщиков союзников успешно сокрушили попытку контрнаступления. Роммель впоследствии вспоминал:

«Любое передвижение самых незначительных формирований — выдвижение артиллерии на позиции, выстраивание танковых колонн и т.д. — незамедлительно подавлялось с воздуха с самыми катастрофическими последствиями. Днем и войска, и командование должны спасаться в лесу или в других укрытиях, предоставляемых местностью, от непрерывного огня. Его вели по меньшей мере 640 (корабельных) орудий. Огонь был настолько мощным, что в районе артиллерийского обстрела исключалось проведение любых операций — пехоты или танков».

После войны Шпейдель, цитируя Роммеля, говорил:

«Подразделения, не имевшие контакта с противником в момент вторжения, и в дальнейшем не смогут вступить в боевые действия из-за огромного воздушного превосходства противника…

Если мы не остановим и не сбросим войска союзников с материка в первые сорок восемь часов, то вторжение можно считать состоявшимся, а войну проигранной вследствие нехватки стратегических резервов и самолетов люфтваффе на Западе».

Гитлера в Берхтесгадене не решились будить плохими вестями из Нормандии — накануне он до трех часов ночи сидел с Геббельсом и предавался воспоминаниям о «добрых старых временах», о том, сколько «прекрасных дней» им довелось провести вместе, — но это уже не имело никакого значения. Даже на послеобеденном совещании в ОКВ все еще не были уверены: нападение это или отвлекающий маневр? Колебался и Рундштедт. Когда наконец к местам высадки, находившимся за сто миль, отправились две танковые дивизии, было потеряно драгоценное время[1136]. И в этом не было вины адъютантов, не разбудивших Гитлера. Операция союзников по дезориентации немецкого командования — и ОКВ, и ОКХ — оказалась чрезвычайно успешной, сыграли свою роль и разногласия между Рундштедтом и Роммелем относительно ответных действий. Рундштедт считал, что невозможно воспрепятствовать высадке союзников и поэтому следует контратаками сбросить их обратно в море. Роммель же исходил из того, что надо не допустить выход войск на берег, и говорил штабу: «Все решат первые двадцать четыре часа»[1137]. В день «Д» на Западе находилось пятьдесят девять немецких дивизий, в том числе восемь в Голландии и Бельгии. Более половины из них были учебными или обеспечивали береговую оборону. Из двадцати семи полевых дивизий только десять были бронетанковыми, три из них дислоцировались на юге и одна под Антверпеном. Шесть дивизий, четыре из них — береговой обороны, располагались в двухсотмильном секторе Нормандского побережья к западу от Сены, как раз в районе вторжения союзников. «Такая диспозиция войск предназначалась скорее для "береговой охраны", а не для "береговой обороны"», — говорил впоследствии Блюментрит.