на Бис в одно время из одной географической точки. Хотя я заочно был знаком с Александором и до этого. Я в своё время очень долго за этим гадом гонялся.

— Серьёзно? Ты гонялся за СС-овцем?

— Долгая история, — наморщил остатки физиономии киборг.

— А ты прям у нас весь занят, — Кир поднялся на ноги и отошёл в сторону от растекающейся лужи масла.

— Да. Торопиться мне больше некуда, — согласился с доводами собеседника Киборг, — хрен с тобой, так и быть. Если послушаешь, расскажу тебе. Только сразу предупрежу, история выйдет очень длинная.

— Я тут ещё долго буду, — Кирилл вернулся к ложу и завалился на него, вытянувшись во весь рост.

— Значится, началось это всё, ещё когда царь Николашка жив был, — принялся изливать душу Василий, — почитай в девятисотом году, мне как раз пять годочков стукнуло. Я в те годы родителей не имел и был приписан к одному из сиротских приютов славного города на Ниве. Время было тяжёлое, и мы сироты вертелись, как умели. Кто собой торговал, кто кошельки воровал, а ребятки постарше могли и на перо в подворотне какого-нибудь фраера посадить. Как сейчас помню, курировала наш приют видная такая мадмуазель, цельная графиня Дубровская. Она и её дочка Софья часто посещали нас немытых, нечёсаных и читали нам нотации о благочестии и благонравии. Мы-то, конечно, вид делали, что всё на ус мотаем, только нам эти разговоры малоинтересны были. Пацаны наши на младшую княжёнку все больше глаза пялили, уж больно хороша была девка. Я всю прелесть конституции этой Софки через несколько лет осознал, когда она мне по ночам снится начала. Знал бы ты, что это были за сны, — с самодовольным вожделением похвастался Василий, — Да ладно, не суть. В общем, время шло, а ситуация круго́м становилась всё тревожней. Сначала было поражение в русско-японской войне, революция пятого года. Время, конечно, было страшное, но не для тех, кто рос в сиротском приюте. Жрать хотелось всегда, вот мы и начали куролесить. Как-то раз одного пьянчугу в подворотне насмерть гурьбой запинали. В общем, не прошёл у нас этот номер. Нашли нас быстро. Троих, что постарше были без суда и следствия пристрелили, а остальных в каталажку для порядку определили. Я уж думал всё, по мокрой статье на Колыму отправлюсь. Лес валить. А нет. Подфартило мне тогда, не знаю как, но нас тогда в руки Коллежского советника Панферова определили. А у советника этого фамилия точно такая же, как и у меня оказалась. Я тогда особого значения не предал, а вот дядька этот дюже заинтересовался, кто я и что я. Оказалось – это дядька мой, родной, представляешь?

— Санта-барбара, прям, — не удержался от комментария Кир.

— Чё? – не понял смысла сказанного киборг.

— Ни чё, — ответил Кир, — рассказывай дальше.

— Ну да, — как сумел, подобрался киборг, — дядька мой за несколько месяцев все приюты облазил в моих поисках. Специально попросился у высокого руководства в Петербург, чтоб в там дела делать, а заодно и меня поискать. Долго мы тогда с ним беседовали, он мне про родителей моих рассказал. Оказывается, не утонули они, как в приюте говорили, сослали их за попытку подрыва царского поезда. Дядьку моего тоже наказали, из чина действительного статского советника в коллежского советника разжаловали. Увольнять со службы, правда, не стали. Я не знаю, чем конкретно дядя Серёжа в те годы занимался, но верхушка его дюже ценила. В общем, забрал он меня тогда, документы мне новые справил, под своё крыло определил, можно сказать, к своему делу пристроил. Чуть позже я узнал, что дядька мой главой расстрельной команды трудился. Жизнь началась интересная. Постоянные разъезды, жратвы от пуза, и пойла дорогого сколько влезет. Так вот, я с дядькой всю революцию и проваландался. Потом грянул семнадцатый год. Вре́менное правительство, ну и дядька мой, не будь дураком, примкнул к коммунистам. В их идеалы про всемирную революцию и справедливость он не верил, часто говорил мне, что это всего лишь трамплин для карьеры, и только. Занимался дядька при новой власти примерно тем же чем и при старой. Меня к себе в НКВД пристроил, правда, до дела он меня не сразу допустил. С собой по расстрелам таскал, трупы заставлял таскать да хоронить, а вот чтоб самому, кого на тот свет спровадить, это нет. Помню, говорил мне не раз, мол, рано тебе пока, придёт время, руки по локоть в крови будут, не отмоешься. И ты знаешь, Кирюха, как в воду мой дядька тогда глядел.

— Слушай, Вась, ты вроде как про немца хотел рассказать, — нарушил идиллию монолога Кир, — нет, я не против про твою жизнь послушать…

— Одно без другого не понять, — прервал нашего героя земляк, — так вот, на мой девятнадцатый день рождения, в карательный отряд под предводительством моего дяди работы привалило. Сейчас я точно не вспомню, но в этот светлый праздничный день суета какая-то в городе началась, то ли власть Советов пытались скинуть, то ли ещё чего, и по этому поводу всю нашу расстрельную команду выдернули прямиком из-за праздничного стола. Дежурный офицер поговорил с дядькой, и мы выдвинулись на место. Мест было два, а команда у нас была одна. И после недолгих разговоров было принято решение разделиться. Вообще, так делать было запрещено. Расстреливать врагов революции было положено как минимум троим, но дядька тогда был немного пьян и заявил, что возьмёт меня с собой. Это должно́ было сэкономить нам много времени. Мужики хотели поскорее за стол вернуться. Трое из нашей пятёрки поехали в дом купца Блохина, а я и дядя направились в лес за город. Было там одно тихое местечко. Конвоиры привезли и сдали на руки пятерых: четырёх мужчин и одну девицу. Как сейчас помню, ночь, свет от фонаря авто, пар изо рта, лёгкий снежок и эти пятера стоят на коленях с мешками на головах. Конвоиры быстро собрались и смотались, а вот мы с дядькой остались. Он тогда хоть и пьяный был, но заявил со всей серьёзностью, мол, я теперь мужчина и родина возложила на меня обязанность выполнять мужскую работу. Дядька сунул мне в руку маузер и содрал мешок с головы одного из стоя́щих на коленях мужчин. Там пацан был, такой же как я подросток, и дядька мне тогда сказал, что мол, лицо