— Может быть, и нет, — тихо пробормотал Нисандер, в последний раз касаясь шрама и начиная творить заклинание, делающее его невидимым. — Шрам снова появился после того, как ты обменялся телами с Теро, и потом, когда ты превратился в самого себя из филина. Это должно иметь какое-то значение, хотя я и не понимаю, какое именно.

— Это означает, что всю оставшуюся жизнь мне предстоит постоянно прибегать к тебе и просить избавить меня от этого украшения, — пожаловался Серегил, натягивая рубашку. — Держу пари, Валериус мог уничтожить шрам совсем.

— Этого не следует делать, по крайней мере пока, — терпеливо объяснил Нисандер. — Уничтожить шрам, пока мы не поняли, что к чему, было бы неразумно. Потерпи еще, милый мальчик. Может быть, нам удастся разгадать эту загадку. Пока вроде бы шрам не причиняет тебе вреда.

— Эта штука уже достаточно навредила мне! — проворчал Серегил. — Ладно, Нисандер, вернемся к делам. Мы будем под рукой, на случай, если понадобимся.

После их ухода Нисандер прошел в свою спальню. Устало опустившись в кресло, он откинул голову на спинку и снова вызвал те образы, что появились перед ним, когда он коснулся шрама: звезду, шум моря, вспышку голубого света, намек на лицо…

Голова его раскалывалась. У него не было ни минуты для отдыха с того момента, как начался рейд на замок. Сейчас он был обессилен — слишком обессилен, чтобы глубже вникнуть в суть увиденного. Короткий сон прямо в кресле освежит его, решил Нисандер. Позже, соответствующим образом подготовившись, он углубится в медитацию…

Тишина в комнате обволокла его, как большое теплое одеяло. Жар камина чувствовался на щеке, как ласка летнего солнца, — такой приятный, мягкий, словно губы женщины. Погружаясь в глубины сна, Нисандер словно снова ощутил под рукой грудь Серегила, миниатюрные выпуклости шрама коснулись его ладони. Но только сейчас кожа Серегила была холодна, холодна, как мрамор статуи…

Нисандер беспокойно пошевелился в кресле. «Приближается видение, — подумал он в смутной тревоге. — Я слишком устал для видения…»

Однако оно все равно пришло.

Он стоял в холле Дома Орески. Яркое солнце струило лучи сквозь огромный купол, согревая его приятном теплом. Другие волшебники проходили мимо, не глядя на него, подмастерья и слуги спешили по своим делам.

Но тут раздался Голос, и все люди вокруг превратились в мраморные статуи.

Голос доносился откуда-то неподалеку, тихий, зловещий смех словно проникал откуда-то из глубин сквозь плиты пола. Нисандер чувствовал это подошвами. Глянув вниз, он впервые заметил, что скрепляющий плиты цемент раскрошился. Большие фрагменты мозаики, изображающей гордого дракона Иллиора, сдвинулись с места, яркие изразцы рассыпались в пыль.

Голос прозвучал снова, и Нисандер повернулся и пошел сквозь ряды неподвижных фигур в направлении музея. Он миновал сумрачный зал, прошел мимо витрин, через небольшую прихожую к двери в подвалы — она оказалась слегка приоткрытой.

Когда Нисандер приблизился, он услышал, как что-то шмыгнуло в темноту. Оно издавало скребущий, щелкающий звук, совсем не похожий на шум, производимый крысами. Под ногой у Нисандера что-то треснуло — какая-то деревяшка. Витрина, в которой хранились руки Тикари Меграеша, была пуста; в ее днище зияла неровная дыра размером с кулак.

Вызвав сияющий волшебный шар и держа его на левой ладони, Нисандер двинулся дальше. Когда он приблизился к двери, она распахнулась с такой силой, что дерево оказалось расщеплено сверху донизу, а петли покривились.

— Иди сюда, старик, — раздался свистящий шепот из темноты. — Старик. Старик. Древний, древний старик.

Хотя по его спине побежали мурашки от отвращения, Нисандер подчинился.

В прихожей все было без изменений, но каменная лестница, начинавшаяся оттуда, исчезла. На ее месте перед ним разверзлась ужасная черная пропасть, через которую не было возможности перебраться. Вызвав второй светящийся шар и взяв его в правую руку, Нисандер бросился в бездонную темноту, рассекая ее, как сокол.

Он не мог сказать, как долго он падал; казалось, прошла целая вечность. Здесь не было ветра, не было ощущения движения, только знание, что он падает все ниже и ниже, пока наконец, как во сне, он мягко не опустился на неровный каменный пол. Перед ним арка вела в знакомый вымощенный кирпичом самый глубокий подвал Дома Орески.

Низкий проход разветвлялся в лабиринт коридоров и кладовых. Нисандер бессчетное количество раз совершал одинокие обходы этого подвала, минуя этот угол, сворачивая за тот, чтобы убедиться, что Место — ничем не помеченный, невзрачный кусок зацементированной стены — и все, что лежит глубже, сохраняется так, как должно.

Но этот свой обход, знал Нисандер, он совершит не в одиночестве. Голос раздавался теперь спереди и звучал громче, окликая его от Места.

— Сюда, старик! Сюда, Хранитель! — Громогласный вызов ледяным эхом отдавался в сырых каменных коридорах. — Приди, чтобы увидеть первые плоды своего святого служения!

Обогнув последний угол, Нисандер оказался лицом к лицу с дирмагносом, Тикари Меграешем. Блестящие глаза, влажные и живые, смотрели с почерневшего иссохшего лица. Руки, которые он сам — тогда еще молодой волшебник, только что получивший мантию мага, — отсек, теперь вернулись к своему владельцу и выглядывали из рукавов нарядной мантии ужасной твари.

— Проходи, о благороднейший Хранитель, — пригласил его Тикари, с легким поклоном отступая в сторону. — Прекрасный ждет. Проходи и присоединяйся к пиршеству. — Голос дирмагноса, как и его глаза, сохранил ужасное сходство с человеческим.

Миновав своего старого врага, Нисандер обнаружил, что коридор завален огромной грудой нагих трупов. Твари в ярких лохмотьях ползали и рылись в груде, и Нисандер мог слышать жадное чавканье.

Некоторые из тварей были людьми, среди них он узнал некоторых своих давно исчезнувших врагов, возвращавшихся к нему теперь только в кошмарных снах.

Другие скрывали под нарядными мантиями чудовищные, искривленные, вызывающие отвращение формы.

И все они пожирали мертвецов. Набрасываясь на безжизненные тела, они по-шакальи рвали свои жертвы на части, вцепившись в куски плоти клыками и когтями, разгрызая кости.

Из колышущихся теней появился высокий силуэт; темный плащ не давал рассмотреть его.

— Присоединяйся к пиршеству, — произнес призрак голосом, подобным завываниям ветра в трубе покинутого дома. Протянув невероятно длинную руку, он выхватил из груды тело и швырнул к ногам Нисандера.

Это был Серегил.

Половина его лица оказалась жутко изгрызена, обе руки отсутствовали, с груди была содрана кожа.

Стон родился в горле Нисандера от невыносимой скорби.

— Пожри его, — приказал призрак и снова протянул руку к груде тел.

Следующим к ногам Нисандера был брошен Микам — с разорванной грудью, обеими сильными руками, вырванными из плеч.