— По церруканским законам переживший водную казнь признается невиновным в колдовстве. Я оказался первым, к кому применили эту часть законодательства. Мне повезло: за мной должны были топить еще одного несчастного, так что я провел под водой только десять минут. К несчастью, враги позаботились навесить на меня второе обвинение — в пособничестве Темным. Вместо повешения меня отправили на арену. Тут-то меня и приметил Скавр. Я стал гладиатором, а Шиобхан, отказавшаяся приносить жреческую клятву, — моей женой.

Кай задумался, производя в голове кое-какие расчеты. Вряд ли супруге Фламмы могло быть меньше сорока — сорока пяти, значит…

— С тех пор прошло много лет, сетха, — решился он озвучить свои сомнения. — О Мингарской школе все давно позабыли. Вы свободны. Вольны покинуть Церрукан.

Учитель горько покачал головой:

— Маги позаботились, чтобы о нас забыли люди. Свидетели подвигов мингарцев в Последних Войнах лежат в могиле; слова, записанные ими на пергаменте, скормили пламени. Мы стерты из истории. Мы никогда не существовали. Выживших адептов — единицы. Это изгнанники, подобные твоему наставнику, бежавшие на край мира и запертые там. Но волшебники — они знают и помнят! К каждому из нас приставлен персональный страж — беспощадный и неутомимый, никогда не спящий, который только и ждет, когда его подопечный покинет пределы своего убежища.

Аджакти подтянул колени к подбородку, чувствуя, как мурашки бегут вдоль позвоночника — и не только от холода.

— Я встретил своего, когда родился Руслан, мой первенец. Однажды я вошел в комнату на плач младенца. На спинке люльки сидел огромный черный ворон. Птица склонилась над лицом мальчика, разинула хищный клюв и прокаркала:

Выйдешь за стены — умрешь,

Семью свою обречешь.

Когда загорится песок,

Тогда истечет твой срок.

Завоют на улицах серые псы —

Станешь свободным ты.

— Я закричал и прогнал ворона, но ровно через год он вернулся. Я нашел его скачущим вокруг Руслана в саду и каркающим свою жуткую считалку. Казалось бы, чего проще прикончить нахала? Но проклятого тэнгу[30]ничто не брало — ни камни, ни сталь. С тех пор ворон прилетал каждый год, в один и тот же день, с одним и тем же посланием. Шио вышила на занавесках защитные руны, которые узнала когда-то в храме Дестис, но и они не помогли — птица находила дорогу в дом. Только в этом году она не вернулась. Зато в Церрукане появился ты.

Кай съежился под пронзительным взглядом Фламмы — казалось, наставник видит его насквозь. Он чувствовал траурную тень внутри, как червоточину, как позорную болезнь, внезапно проступившую язвами на лице. Он ждал, что воин бросит ему обвинения, каленым железом выжгущие гной его больной души, но их не последовало. Вместо этого фаворит ободряюще улыбнулся:

— Ты дал мне надежду, мальчик. Надежду на то, что моя миссия — передать искусство Мингарской школы ученику — наконец будет выполнена. Я учил тебя так, чтобы ты смог пройти Погребальные игры до конца. По древней церруканской традиции их чемпион получает в награду свободу. Свободный, ты сможешь понести мингарское боевое искусство в мир.

— Мы понесем его вместе, сетха! — воскликнул Аджакти. Доверие наставника жгло больнее обвинений и презрения.

Улыбка Фламмы стала печальной:

— Мое время кончилось, твое — только начинается. Ты просил у меня поддержки. Не рассчитывай, что я поведу кого-то за собой. Но я буду рядом, когда потребуется. Используй мое имя, если хочешь, — только осторожно.

Не веря своим ушам, Кай промямлил неловкие слова благодарности, но наставник тут же прервал его, подняв ладонь:

— Взамен я потребую от тебя только одного. Но тебе придется поклясться, что сдержишь обещание, — поклясться покоем своих снов.

Гладиатор склонил голову в знак уважения:

— Что я должен сделать, сетха?

— Позаботься о моей семье.

Аджакти закусил губу, по-прежнему уткнув взгляд в пол. Он ни разу не упомянул в разговоре с учителем, что видел его смерть. Возможно, у Фламмы были дурные предчувствия?

— Если со мной что-то… — Воин запнулся, прислушиваясь к взрывам детского смеха, доносящимся из отделенной стеной части сада. — Если Церрукану действительно будет грозить опасность… Позаботься о них. Если надо, увези отсюда — в Гор-над-Чета или еще дальше. О деньгах не думай — их у меня достаточно, чтобы купить дом и небольшой участок земли на юге. Шиобхан знает, где сбережения. Так ты клянешься?

Сердце в груди Кая билось тяжело, будто волны отбушевавшего шторма о скалы, на которых стоял Замок-Глядящий-на-Океан.

— Клянусь, сетха, — тихо, но отчетливо произнес он, найдя наконец в себе силы поднять на учителя взгляд. — Я скорее сдохну на пороге этого дома, чем позволю кому-нибудь коснуться хоть волоска на голове вашей жены, Ни-ни или Айо.

— Так помни, что ты обещал, — усмехнулся Фламма и снова стал похож на прежнего себя. — А не то я вернусь из подземного мира и придушу тебя во сне.

Сен стояла на верхней площадке чульпы. Ферруш, положив передние лапы на ветхую ограду, всматривался в пустыню за городом вместе с ней. В этом положении ягуар был почти одного роста с девочкой. Тучи, что шли на Церрукан с востока, со стороны далекого моря, гнали перед собой ветер, вцепившийся в кудри волшебницы холодными пальцами. Она с радостью отдала ему на растерзание непокорную шевелюру, так что черные локоны вились над головой, будто пытаясь взлететь и поднять свою хозяйку в небо. Сен раскинула руки по сторонам, и предвестник близкой бури подхватил ее плащ. Полы захлопали за спиной, будто серые крылья.

— Я лечу, Ферруш! — крикнула она, перекрывая свист ветра и шум потревоженного сада внизу. — Я лечу, как птица! — Одним прыжком Сен оказалась на балюстраде. Поймала равновесие, чуть наклонившись вперед, преодолевая давление воздуха; зажала концы плаща в разведенных кулаках.

Большая кошка недовольно заурчала, вцепилась зубами в край шерстяного подола. Тучи несли жестокие холода и снег. Больше всего животному хотелось убраться в тепло и свернуться клубком у очага, но человеческое дитя было еще мало и не знало, что такое опасность. Оно, как и все люди, играло с тем, силы чего не ведало. И кошка осталась, чтобы охранять мерцающую в хрупком бесшерстном тельце жизнь.

Пошел снег. Мелкая белая крупа сыпалась в темные провалы церруканских улиц, покрывая простыней невинности подмерзшие нечистоты и уснувших насмерть попрошаек. Становясь гуще, крупа засыпала сады, скапливаясь мягкими воротниками на ветвях вечнозеленых деревьев.

Воздух потемнел и разбух, словно дрожжевое тесто. Через него было тяжело идти. «Особенно если у тебя один глаз, а в мучной круговерти и так не видно ни зги», — думала Лилия. Новому господину, купившему ее у Скавра, приспичило послать за ней именно в такую непогоду. «Я не споткнусь, ни за что не споткнусь», — шептала она замерзшими губами, как заклинание, но провожатый, огромный и закутанный в плащ с головы до ног, не обращал ни малейшего внимания на старания девушки не отстать, не потеряться в мельтешении жалящих ледяных мух.