«Так что с ними случилось?» — спросил я, возвращая Сару Джейн к тому, с чего она начала.

«Ее родители лишились работы, а всех младших родственников выгнали из университетов. А Катя ни слезинки не пролила о них, пока жила с нами на Кенсингтон-сквер. Не пыталась с ними связаться. Она даже никогда не говорила о них, никогда. Их как будто не существовало для нее».

«А друзья у нее были?»

«Хм. К ней частенько захаживала одна толстуха, у которой все мысли были об одном. Я помню ее фамилию — Ваддингтон, такую же неуклюжую, как сама девица».

«Ее, случайно, звали не Кэти?»

«Да. Верно, Кэти. Кэти Ваддингтон. Катя познакомилась с ней в монастыре, и, когда она поселилась в доме твоих родителей, эта Ваддингтон постоянно сидела на кухне. Она вечно что-нибудь ела — ничего удивительного, что она была похожа на слона, — и всегда говорила о Фрейде. И о сексе. Только секс и был у нее на уме. Фрейд и секс. Секс и Фрейд. Значение оргазма, разрешение эдиповой драмы, удовлетворение детских тайных или подавляемых желаний, роль секса как катализатора перемен, сексуальное порабощение женщин мужчинами и мужчин женщинами… — Сара Джейн склонилась над столом и взялась за кофейник. С гостеприимством вежливой хозяйки она улыбнулась мне: — Еще кофе? О, да ты ни капли не выпил. Ну-ка подожди. Сейчас налью тебе свежего».

И не успел я ответить, как она схватила мою чашку и выскочила на кухню, оставив меня наедине с мыслями о славе и внезапном переходе в неизвестность, о вольном или невольном разрушении семьи, о следовании мечтам и важнейшем умении откладывать немедленное воплощение этих мечтаний, о физической красоте и ее отсутствии, о лжи из низких побуждений и о правде, сказанной по той же причине.

Когда Сара Джейн вернулась, я уже подготовил следующий вопрос: «Что произошло в тот вечер, когда погибла моя сестра? Вот что я помню: помню, как прибыли врачи, спасатели или как их еще называют. Я помню нас — вас и себя самого, мы в моей спальне, пока врачи хлопочут над Соней. Я помню, как кто-то плачет или кричит. Мне кажется, что я помню голос Кати. И это все. Что было на самом деле?»

«Разумеется, твой отец смог бы ответить на этот вопрос гораздо лучше меня. Ты его уже спрашивал, как я понимаю?» «Ему очень тяжело вспоминать те дни». «Естественно, как же иначе. Что касается меня… — Она провела пальцем по жемчужному ожерелью. — Сахару? Молока? Ты должен попробовать мой кофе». И когда я уступил ее уговорам и поднес к губам горький напиток, она сказала: «Боюсь, я не смогу добавить ничего существенного. Когда это случилось, я была у себя, готовилась к занятиям на следующий день и только на минутку заглянула в комнату к Джеймсу, хотела попросить его придумать какой-нибудь способ, чтобы заинтересовать тебя в мерах и весах. Поскольку он был мужчиной… то есть он и есть мужчина, если предположить, что он до сих пор жив, а у нас нет оснований думать иначе. Так вот, поскольку он мужчина, я решила, что он сможет предложить такое занятие, которое заинтриговало бы маленького мальчика, — тут она подмигнула мне, — не всегда проявляющего внимание к предметам, не имеющим прямого отношения к музыке. И когда мы с Джеймсом выдвигали идеи, с нижних этажей послышался шум: крики, топот, хлопанье дверей. Мы бегом спустились по лестнице и увидели, что все собрались в коридоре…»

«Все?»

«Дай-ка мне вспомнить. Да, все. Твоя мать, отец, Катя, Рафаэль Робсон, твоя бабушка…»

«И дедушка?»

«Дедушку я не… Хм, он должен был быть там же. Конечно, если только его не увезли… за город, отдохнуть от лондонской суеты. Нет-нет, он, скорее всего, тоже был там, потому что я помню крик, Гидеон, а твой дед любил покричать. Так или иначе, но почти сразу меня попросили увести тебя в твою комнату и оставаться там с тобой, и я так и сделала. Когда прибыла "скорая помощь", всем остальным тоже велели не мешаться и разойтись по своим комнатам. Остались только твои родители. И мы, сидя в твоей комнате, слушали то, что могли расслышать».

«Ничего этого я не помню, — сказал я. — Только как мы с вами сидели в моей комнате».

«Это вполне понятно, Гидеон. Ты же был совсем маленьким мальчиком. Сколько тебе было, лет семь? Восемь?»

«Восемь».

«Многие ли из нас имеют четкие, яркие воспоминания даже о приятных событиях нашего детства? Что уж говорить о плохих событиях, а это было ужасное, шокирующее событие. Забвение в данном случае было благом, так я считаю».

«Вы сказали, что не уйдете. Это то немногое, что мне запомнилось».

«Конечно, я бы не ушла и не оставила тебя одного посреди того кошмара».

«Нет, я имею в виду, вы сказали, что не уйдете с места моей учительницы. Папа рассказал мне, что вас уволили».

Услышав это, Сара Джейн покраснела, щеки ее вспыхнули алым цветом — родным братом рыжего цвета волос, которые она теперь подкрашивала, чтобы скрыть седину, ведь моей бывшей гувернантке было около пятидесяти. «В семье не хватало денег, Гидеон». Она заговорила тише, чем раньше.

«Правильно. Извините. Я знаю. Я не хотел сказать, что… Очевидно, что, поскольку вы учили меня наукам до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать лет, мой отец считал вас прекрасным преподавателем».

«Благодарю тебя». Ее ответ был формален до крайности. Или мои слова действительно сильно задели ее, или она хотела, чтобы я так думал. И поверьте мне, доктор Роуз, я отлично понимал, как мог бы развиваться тот разговор, если бы я поверил, что обидел ее. Но я решил пойти в другом направлении, спросив: «Что вы делали, прежде чем отправились к Джеймсу за советом, как заинтересовать меня мерами и весами?»

«В тот вечер? Я уже говорила, что готовилась к занятиям с тобой на следующий день».

Она ничего больше не добавила, но по ее лицу я видел, что or догадывается о том, какой вывод я сделал: до встречи с Джеймсом она сидела в своей комнате одна.

Звонок заставил Линли вынырнуть из глубин сна. В темноте спальни он открыл глаза и зашлепал рукой по тумбочке в поисках будильника, но только смахнул будильник на пол, так и не заставив его замолчать. Линли тихо выругался. Хелен, лежавшая рядом с ним, не шевельнулась. Она продолжала мирно спать, даже когда он включил настольную лампу у кровати. Крепкий сон был ее счастливым даром, и беременность никак на это не повлияла. Хелен по-прежнему спала мертвым сном.

Линли поморгал, приходя в сознание, и понял, что звонит не будильник, а телефон. Он посмотрел на часы — без пятнадцати четыре утра. Значит, новости были дурными.

Звонил помощник комиссара сэр Дэвид Хильер. Он пролаял в трубку:

— Я в больнице «Чаринг-Кросс». Малькольма сбила машина.

— Что? Малькольма? Какого Малькольма? — переспросил Линли.

Хильер сказал:

— Проснитесь, инспектор. Протрите лицо кубиками льда, если необходимо. Малькольм в операционной. Приезжайте сюда немедленно. Я хочу, чтобы вы занялись этим делом. Сию минуту.