Мы жили слухами. Наиболее обсуждавшейся темой служили расформирование лагеря и его перевод в Германию. С этим связывались всякие спекулятивные предположения. 8 сентября нас действительно перевели в лагерь для военнопленных Мунстер, причем доставили туда неожиданно роскошным образом – в тогдашних экспрессных вагонах 2-го класса. Разместили нас в Мунстере по чинам. Я в течение полугода делил комнату с хорошо знакомым мне полковником Радушем, а потом – с одним успешно воевавшим командиром ночных истребителей.

Весной 1947 г. военнослужащие младших чинов, а также все связанные с «незначительными делами» подлежали освобождению из лагеря, между тем как так называемые «наци-офицеры» должны были оставаться под арестом еще неопределенное время. Решение о более продолжительном пребывании в заключении выносилось после изучения всего жизненного пути арестанта и его личного отношения к Третьему рейху, а также к нынешнему политическому положению в Германии – так называемого «sceening». Меня, разумеется, сочли наиболее опасным и вместе с другими камерадами 30 мая 1947 г. перевели в лагерь Адельхайде около Дельменхорста, где ранее находилась авиационная база.

Не успел я прибыть туда, как сокамерники сразу познакомили меня с подземной системой отопления, через которую в любую минуту можно было незаметно совершить побег. Насчет времени пребывания в этом лагере имелись совершенно различные точки зрения. Кое-кто говорил, что нам тут сидеть минимум еще 10 лет, другие считали возможным скорое освобождение. Так или иначе все наши разговоры крутились только вокруг одной и той же темы: когда мы, наконец, окажемся на свободе. От этого зависело наше соответственно менявшееся настроение. Британцы на сей счет помалкивали.

Меня поместили вместе с тремя офицерами генерального штаба сухопутных войск, и мы пустили в ход все рычаги, чтобы привлечь внимание внешнего мира к нашей ситуации. Нам удалось отправить из Адельхайде письмо британскому Верховному комиссару, которое дошло до министра по германским делам лорда Пекенхэма. Тот в конце года побывал в лагере и получил, также непосредственно от немецких заключенных, представление о существующих в нем условиях и о нашем неопределенном положении. Нам сделали некоторые послабле-ния (например, нас теперь могли целый день посещать жены). Разговоров насчет нашего предстоящего вскоре освобождения стало еще больше.

В Адельхайде я часто общался с Фрейтаг-Лорингховеном и подполковником службы генштаба бароном фон Гумбольдт-Дахреденом, с которыми неоднократно встречался в последние недели войны в Ставке фюрера. Товарищеские отношения служили нам взаимной поддержкой. В Сочельник 1947 г. или в канун нового, 1948 г. мы с бурным воодушевлением восприняли сообщение немецкого коменданта лагеря, что наш лагерь в течение следующего полугодия будет расформирован. Действительно, в январе началась проверка, в ходе которой обстоятельные британцы желали убедиться, достаточно ли мы созрели для демократии. Каждому из нас был преподан хороший урок. Моя проверка была назначена на 2 марта, и я уже стал надеяться, что меня скоро выпустят.

Вместо освобождения меня перевели в Нюрнберг. В предназначенном для свидетелей корпусе Нюрнбергской тюрьмы я встретил большое число старых знакомых; нам было много чего порассказать друг другу.

Причину моего пребывания там я узнал на допросе. Оказалось, фельдмаршал Мильх обвинялся по «делу XII» в так называемом «Процессе ОКВ» в связи с той ролью, которую он сыграл в феврале 1938 г. на Оберзальцберге во время визита австрийского федерального канцлера Шушнига. На допросе я пояснил, что Шперрле и Рейхенау привлечены к судебной ответственности только как статисты. Впоследствии мне доводилось слышать, что мое показание содействовало оправдательному приговору, вынесенному Шперрле в октябре 1948 г.

В остальном же пребывание в Нюрнберге было довольно скучным. Хотя меня еще не раз допрашивали, мне казалось, что эти допросы никакого значения не имели и никак с текущим судопроизводством связаны не были. Вероятно, следователям просто хотелось познакомиться со мной.

Кульминационной точкой моего пребывания в Нюрнберге стала прогулка с фельдмаршалом Мильхом, приговоренным в 1947 г. к пожизненному заключению. Суд счел его ответственным за применение «рабского труда». Обвинение, которое, собственно, следовало бы предъявить уже казненному Заукелю. Мильх держался великолепно. Но оптимизм обманул его. Он рассчитывал на скорое освобождение, но был выпущен из тюрьмы только в 1954 г.

Тупое ожидание в Нюрнберге – а я провел там 10 недель – было столь утомительным, что я попросил определить меня в кухонную обслугу. Моей обязанностью была раздача пищи. Это позволяло мне общаться со многими обвиняемыми, ожидавшими своего приговора. Я разговаривал с обвиняемыми по «делу VII» («Генералы Юго-Востока»), «делу VIII» («Расово-поселенческое управление СС), „делу IX“ („Войска для специального использования“), „делу X“ („Процесс Круп-па“) и „делу XII“ ( „Процесс ОКВ“). Мне открылись различные взаимосвязи моих адъютантских времен, а многие события и многих лиц я теперь увидел в ином, большей частью невыгодном для них свете. В целом же такой способ завершить ужасную главу германской истории с помощью обвинителей и палачей, какого едва ли знала Европа после Первой мировой войны, показался мне сомнительным и внушающим опасения. Я видел мало отправных пунктов для нового начала в том, чтобы оценивать вину и ответственность слишком односторонне. Но дело было в самой системе сажать на скамью подсудимых людей чести рядом с подлецами. Безрадостная и гнетущая атмосфера Нюрнберга побудила меня к письменным ходатайствам насчет как можно быстрейшей отправки обратно в Адельхайде, поскольку иначе о моем освобождения пока и думать не приходилось. В начале мая меня доставили туда в сопровождении дружелюбного унтер-офицера из цветных. Лагерь уже почти опустел. Но и для последних примерно 20 „неисправимых“ пришел час свободы.

14 мая 1948 г. мой плен закончился. Я поездом доехал до Герфорда, где меня ожидала жена с нашим сыном, которому только что исполнилось девять лет. Итак, наконец-то я был дома.

16 июня – Вступление в должность адъютанта по люфтваффе в адъютантуру фюрера и рейхсканцлера.

6-13 сентября – 9-й Имперский съезд НСДАП («Партсъезд труда» (Нюрнберг).

19-26 сентября – Маневры вермахта в Мекленбурге.

25-29 сентября – Государственный визит Муссолини.

5 октября – «Карантинная речь» американского президента Рузвельта в Чикаго.

5 ноября – Совещание в Имперской канцелярии («Протокол Хоссбаха»).

21 ноября – Визит главы венгерского правительства в сопровождении министра иностранных дел.

15-22 января – Визит югославского премьер-министра Стояновича в Берлин.

24 января 5 февраля – Кризис Бломберг Фрич

5 февраля – Последнее заседание имперского правительства.