Почему Отто фон Бисмарк считал, что для его политики объединения немецких государств будет выгодна война с Францией? Это касается только немецкой истории. Подробности движения фигур на шахматной доске войны во время крушения Второй империи и мучительной борьбы французского народа тоже находятся за пределами темы этой книги. Мы будем смотреть лишь на то, как шайка веселых и некомпетентных людей, которых Наполеон III называл своими министрами, довела свою страну до войны и какими были физические и моральные последствия этой ужасной катастрофы для французского народа. Мало современных стран (до 1914 г.) перенесли более тяжелые испытания, чем Франция в 1870–1871 гг. То, что французский народ смог пережить эти мучения и снова поставить на ноги свою истерзанную страну, – одно из самых убедительных, какие только возможны, доказательств того, что потомки галло-римлян, франков и норманнов после многих веков переменчивой истории оставались по-прежнему плодовитым, достойным и сильным народом.

В 1870 г. Оливье был главой кабинета министров, но по необходимости был вынужден передать значительную часть дипломатических дел министру иностранных дел, герцогу де Грамону, слишком большому ура-патриоту и слишком неосторожному политику. В это время не существовало нерешенных вопросов, которые могли бы показаться непосредственной причиной близкой беды, но международное положение в целом все же было достаточно тревожным. Положение было таким же, как в 1869 г., когда генерал Дюкро написал: «Мы одновременно воинственны и миролюбивы. Мы не можем смириться и заставить себя принять ситуацию, которую сами создали своими огромными ошибками в 1866 г., и все же можем откровенно решиться на войну. Мир стоит на хрупком фундаменте и потому не продержится долго. Пруссия может откладывать свои планы, но никогда не откажется от них. Разве не ясно, что в этом переходном положении с его трениями и вызовами в любой момент непредвиденный случай может привести к ужасному кризису?»

Затем произошли события, которые сыграли на руку Бисмарку, мастеру в искусстве бесчестной интриги, и фон Мольтке, мастеру-полководцу. Вот как они выглядели в общих чертах. Трон Испании был свободен. В начале июля в Париже стало известно, что имевшая решающую власть в Мадриде партия предложила испанскую корону принцу Леопольду Гогенцоллерн-Сигмарингену, родственнику Вильгельма I, короля Пруссии. Парижская пресса сразу же забушевала. Еще одно оскорбление от Пруссии! Второй Гогенцоллерн к югу от Пиренеев вдобавок к тому, который сидит рядом за Рейном! Станет ли правительство Франции это терпеть? И так далее. По этому поводу был сделан гневный запрос в палате. И 6 июля 1870 г. герцог де Грамон «наглым и провокационным тоном» сказал депутатам, что, если одно из великих королевств посадит своего принца на трон Карла V, это нарушит равновесие сил в Европе и в этом случае «Франция выполнит свой долг без колебаний и без слабости».

Леопольд Гогенцоллерн сразу же снял свою кандидатуру: король Пруссии Вильгельм вовсе не хотел войны. Он ничем не ответил на пылкую тираду де Грамона, но тот твердо решил публично дать отпор Пруссии. Пусть все увидят, что она отступила перед угрозами Франции! Поэтому французское министерство иностранных дел стало требовать от Вильгельма официальное письмо, в котором король запретил бы своему родственнику снова стать кандидатом на испанский трон. Король не хотел заходить так далеко, тем более что вопрос уже был полностью закрыт. Тогда де Грамон совершил ошибку, из-за которой потом великий французский народ пролил много слез. Он потребовал от Бенедетти, французского посла при прусском дворе, дождался Вильгельма в курортном городе Эмс и 13 июля, в роковой день, потребовал от короля дать обязательство, что принц больше никогда не станет добиваться испанского трона. Король довольно холодно отклонил это требование, но, уходя, сердечно попрощался с Бенедетти. Было понятно, что переговоры будут продолжены в дружеском тоне.

«Значит, Бенедетти не был оскорблен и не жаловался на оскорбление»[276]. Но, как теперь все знают, Бисмарк в Берлине специально передал представителям прессы фальшивую телеграмму из Эмса, в которой было сказано, что король очень невежливо обошелся с французским послом и «указал ему на дверь». Великий министр, разумеется, хотел таким образом сделать конфликт неизбежным, чтобы укрепить единство Германии после победоносной войны против Франции.

Ни одна аморальная политическая уловка не имела такого быстрого успеха, как эта опубликованная в печати мнимая телеграмма из Эмса. В Париже обстановка накалилась еще до этого инцидента. Безответственные журналисты уже призывали правительство вести «энергичную политику» и «очистить от пруссаков правый берег Рейна». Однако де Грамон тогда был уверен, что сможет добиться огромного успеха дипломатическим путем, без войны, а император и премьер-министр Оливье были твердыми сторонниками мира. В тот самый день, 12-го числа, когда был отправлен приказ послу Бенедетти, Совет министров даже проголосовал за то, что при любом ответе короля Пруссии «правительство удовольствуется тем, что получит». Но теперь Франции словно дали пощечину. Летнее тепло выманило людей на парижские бульвары. Заполнявшая их толпа, услышав об оскорблении посла Франции, как один человек закричала: «На Берлин!» Наполеон III понял, что его отказ ответить на вызов лишит Вторую империю последних остатков ее исчезающего престижа. Интересно было бы вычислить, долго ли «любимец судьбы» в этом случае сохранял бы корону на голове.

Народу лгали относительно боеспособности армии. В кабинете министров партия войны мгновенно одержала верх. Императрица была всей душой за то, чтобы действовать. Личные предубеждения заставляли королеву элегантности и моды рваться в бой. Утверждают, что она воскликнула: «Это моя война! Мы раздавим этих прусских протестантов!» Император еще наполовину хотел мира, но его мучила болезнь и на него давили крики толпы. Оливье 15 июля пришел в палату и попросил кредит в 50 миллионов франков на военные цели. Тьер напрасно пытался добиться от него фактов и выяснить, действительно ли «оскорбление» было таким ужасным, как о нем писали. Премьер отмахнулся от его вопросов. В том угаре патриотизма, который охватил тогда французов, ни о каком спокойном обсуждении вопросов не могло быть и речи. И подавляющее большинство депутатов объявило войну Пруссии (это случилось 19 июля 1870 г.).

Руководители французского народа или были беззаботны и не задумывались о будущем, или преступно вели народ по краю пропасти лишь для того, чтобы ненадолго отсрочить свое изгнание из власти. Оливье произнес свою ставшую знаменитой фразу: «Я с легким сердцем принимаю вызов». Де Грамон позже говорил: «Принимая решение начать войну, я был полностью уверен в победе. Я верил в величие моей страны, в ее силу, в ее воинские добродетели так же, как верю в мою святую религию». Но война в конечном счете в первую очередь военная операция. Ни премьер, ни министр иностранных дел не были военными специалистами. А что говорили их военные «специалисты»? Военный министр Лебёф заверял своих коллег, что «армия готова». Когда его настойчиво попросили объяснить, что означают его слова, он ответил: «Я имею в виду, что армия прекрасно снаряжена во всех отношениях и что в течение будущего года ей не понадобится ни одна пуговица для гетр!» Так великий народ был отправлен по пути, который вел в долину унижений.