В холле ранчо его встретили два здоровенных швейцарца, явно не понимающих по-русски, и жестами пригласили следовать за ними. После долгого пути по лестницам и коридорам, уставленным огромными винными бочками, швейцарцы привели его в большой зал с подиумом, на котором в странных позах застыли десятка два пластмассовых манекенов. Почти все они были искромсаны пулями, а некоторые изуродованы так, что сходство с человеческой фигурой с трудом в них улавливалось. За манекенами просматривалась арка, перекрытая фанерным щитом, на которым был нарисован афганский душман, удивительно похожий на Хабибуллу. На голове, сердце и животе «Хабибуллы» виднелись небольшие полупрозрачные кружки мишеней.

Не успел Чугуев осмотреться, как в зал вошел грузный человек в домашнем халате и в ночном спальном колпаке. Было в этом обрюзгшем человеке что-то такое, что заставило полковника вытянуться по стойке «смирно».

«Коробов, — догадался он. — Вылитый член Политбюро ЦК КПСС…»

Человек подозрительно оглядел гостя с головы до ног, не подав руки, спросил:

— Полковник Чугуев?

— Так точно.

— Кто я, знаешь?

— Так точно. Коробов Виктор Иванович.

— У меня на лбу написано?

— Догадался…

— Люблю догадливых… Как насчет позавтракать, товарищ догадливый?

— Я, э… Я, собственно, в самолете… — растерялся от неожиданного предложения Чугуев.

— Брось, у меня тут по-свойски! — махнул рукой Коробов. — Мы у швицев в Альпах, а я тебя русскими щами, понимаешь, угощать буду. Немка-то моя, вишь, кислых щей на дух не переносит, вот по утрянке, пока она еще дрыхнет, я их тут, в тире, втихаря хлебаю. Люблю, понимаешь, все ядреное — нашенское. У швицев-то жратва без вкуса и без запаха. И сами они — без вкуса и запаха… — Подмигнув ему, Коробов подошел к пульту и нажал какую-то кнопку.

Через пару минут лакей во фраке и белых перчатках вкатил из боковой двери тележку с супницей, тарелками, запотевшим графинчиком и ломтиками поджаренного черного хлеба. Проглотив залпом приличную рюмку водки, Коробов сразу покраснел, на носу выступили капельки пота. Большую тарелку щей он выхлебал деревянной ложкой мгновенно и, проглотив под них еще рюмку водки, благостно откинулся в кресле.

— Теперь можно жить! — сказал он гостю, потеющему над своей тарелкой.

— Виктор Иванович, вы не скажете, где мне найти Николая Трофимовича Походина? — осмелился спросить Чугуев, когда со щами было покончено и лакей укатил тележку. — Сынок-то его, конечно, был, конечно, э…

— Недоумок был сынок, — выручил Коробов и, чему-то усмехнувшись, добавил: — А Трофимыча чего искать?.. Здесь скоро и встретишься с ним…

— Здесь? — удивился Чугуев. — А у меня информация, что в Венгрии, болеет Николай Трофимович.

— Болеет, болеет, — опять усмехнулся Коробов и подошел к пульту. — Я, кроме щей, по утрянке люблю, понимаешь, ленинской забаве потрафить. Владимир Ильич в бытность свою в Швейцарии был ба-а-альшой любитель пострелять из «браунинга», с которым никогда не расставался. И заметь, батенька, стрелял, говорят, вождь мирового пролетариата отменно, по-чемпионски.

Он нажал две кнопки на пульте. Из боковой двери появилась фигура в черном балахоне, а сзади послышался нарастающий шорох. Чугуев оглянулся — манекены за его спиной вращались с бешеной скоростью, падали на пол и тут же вскакивали, подпрыгивали вверх и летали над подиумом. Некоторые из них, как ему показалось, даже корчили свирепые рожи и угрожающе размахивали руками…

«Свят, свят! — мелькнуло у Чугуева. — Скачут, как черти в преисподней…»

Черный балахон открыл большой сейф, наполненный оружием всех систем.

— Стрелять после Афганистана приходилось, полковник? — спросил Коробов.

— Конечно!

— Посмотрим, посмотрим, какой ты снайпер! — пророкотал Коробов, кивнув на сейф. — Выбирай инструмент по вкусу…

Чугуев выбрал привычный русский «ТТ». Черный балахон вогнал в рукоятку пистолета обойму.

— Стрелять по мишеням на том парне, — показал он на арку с «Хабибуллой», который то скрывался за проносящимися «чертями», то появлялся на считаные секунды в створе между ними. Эта задача не была для Чугуева особо сложной. Тем более что Коробов, укрывшийся в будке с бронированным стеклом, пригасил свет на скачущих «чертях» и включил два верхних прожектора, осветивших «Хабибуллу» ярким светом.

— Неплохо, неплохо, полковник! — раздался усиленный динамиками голос Коробова после первых двух выстрелов Чугуева. — В сердце, в сердце ему целься, чтоб не мучился!..

В течение минуты он успел всадить в «Хабибуллу» еще четыре пули и уже ловил просвет для пятой, но «черти» на подиуме вдруг застыли как вкопанные…

В наступившей тишине послышался приглушенный стон.

За уплывающим куда-то вверх фанерным щитом с «Хабибуллой» в проеме арки показались чьи-то голые окровавленные ноги…

У Чугуева мороз полыхнул по спине.

— Спаси и помилуй! — прошептал он и закрыл глаза.

Когда открыл их снова, то чуть было не заорал благим матом… В проеме ярко освещенной арки стоял накренившийся деревянный крест… На нем, раскинув по перекладине стянутые цепями руки, висел окровавленный, истерзанный человек. Несмотря на хлеставшую из ран алую, дымящуюся кровь, человек был еще жив…

«Свят, свят, зачем на кресте-то его? — чувствуя, как встают волосы дыбом, подумал Чугуев. — Так это — я его… Кровь-то свежая…»

— Стреляешь плохо, полковник! — прогремел на весь зал усиленный динамиками голос Коробова. — Видишь, он жив. Подойди, добей его!

Подчинясь этому голосу, натыкаясь, как пьяный, на застывших на подиуме «чертей», полковник приблизился к безвольно висевшему на нем человеку. Крест был православный, наспех сбитый из обрезков горбылин. Чугуев поднял двумя руками пистолет, целясь в лоб распятому, чтобы разом прекратить его муки адские, и отшатнулся — сквозь кровь, заливающую глаза, с креста смотрел на него Походин. Он явно узнал его и даже силился протолкнуть какие-то слова сквозь выбитые зубы.

— Твою мать! — прогремел за спиной голос Коробова. — Кончай плешивого!

Чугуев выстрелил точно в сердце Походину.

Черный балахон взял у него пистолет и удалился в боковую дверь. На ватных ногах он добрался до кресла. В его голове звучали погребальным звоном колокола Хатыни и бился, не находя ответа, вопрос:

«Зачем на кресте-то его?.. На кресте-то зачем?..»

Скоро какие-то люди в черных балахонах унесли куда-то Походина вместе с крестом.

— Кончилась земная юдоль Николаши, — услышал Чугуев голос Коробова и увидел прямо перед лицом фужер с желтой жидкостью. — За это и выпить можно, полковник.

— На кресте-то его зачем? — поднял он глаза на Коробова.

— Хм… хм… Более удобной штуки для такого дела пока не придумали, — усмехнулся тот и с интересом посмотрел на Чугуева. — А что такое крест?