— Пять-Ноль! — Конрад боролся с жестоким приступом клаустрофобии. «О Зевс!» — Я… я не бросаю тебя. Я просто хочу…. Хочу принести что-нибудь… принести, чтобы…

— Брата…

Конрад оглядел груды обломков. Вон там, на другом конце комнаты, лежал кусок металлической трубы. Чтобы достать его, надо было забраться вверх по наклонному полу. Но пол же шатается! Вся эта комната, стены, потолок — все может рухнуть в любую секунду! Бежать! Конрад опять начал задыхаться, словно по-прежнему был под землей. Он сопротивлялся своему страху, боролся с ним, боролся… Наконец все-таки пошел за трубой и, осторожно согнувшись, достал ее.

— Пять-Ноль, сдай назад — я вставлю сюда эту штуку! Надо расширить проход!

— Не, брата…

Узкие глаза из черной дыры смотрели с горьким отчаянием, но гаваец все-таки подался назад. Конрад вставил трубу в отверстие, решив использовать ее как рычаг. Саму стену он, конечно, не сдвинул, но бетон по краям осыпался и дыра стала шире.

— Так, Пять-Ноль, теперь попробуем! Просовывай голову!

Сначала ответа не было… потом показалось испуганное лицо. Пять-Ноль был весь в грязи. Кожа, волосы, усы — сплошные разводы и комки грязи. Глаза как два обезумевших зверька, застрявших в глине. Хватая воздух ртом, гаваец просунул голову в дыру.

— Отлично, теперь дальше!

Хрипя и отдуваясь, Пять-Ноль попытался протиснуть плечи. И застрял, как и Конрад до него.

— Брата… брата… — задыхаясь, он вцепился в Конрада умоляющим взглядом.

— Работай ногами, Пять-Ноль! Толкайся! Упирайся и толкайся! Я тоже так делал! Сейчас получится!

Несколько отчаянных рывков, и Пять-Ноль смог вытащить руки.

— Толкайся! Еще! Еще!

Проволочная сетка впилась ему в спину, но Пять-Ноль наконец выбрался и тут же упал, задыхаясь, на покатый бетонный пол. На спине остались глубокие царапины, потеки крови…

Где-то рядом громко тарахтел мотор со сломанным глушителем. Крики и зов на помощь не умолкали. Земля опять задрожала, раздался грохот. Тонны стен, лестничных пролетов, конструкций обрушились за их спинами — прямо в трещину, по которой они только что ползли. Стена покосилась еще сильнее. Потолок с жутким скрежетом накренился. Лаза, откуда только что выбрался Пять-Ноль, больше не было.

— Вставай, Пять-Ноль! Пошли! Пошли отсюда!

В этот миг Конрад понял ясно, как никогда — это дело рук Зевса.

Гаваец перевернулся набок. В лунном свете его голый торс блестел от пота, крови и грязи. Он открыл рот, но так ничего и не сказал, только тяжело дышал и смотрел снизу вверх на Конрада. Конрад взял его за руку и помог сперва сеть, потом встать.

— Держись за мое плечо!

Пять-Ноль так и сделал, и Конрад потащил его по наклонному полу. Поддерживая, помог гавайцу пробраться сквозь клиновидный пролом. Кровь со спины Пять-Ноль текла ему на руку. Оба были в грязи, почти голые, в одних штанах, измазанных жидкой глиной. Пять-Ноль совсем обессилел.

Они выбрались на тюремный двор. Конрад шатался под тяжестью Пять-Ноль, и в конце концов гаваец рухнул на землю. «Нет! Она опять зашатается!» — подумал Конрад, но вслух не сказал. Пять-Ноль как-то неловко осел — полусидя, полулежа — и тяжело задышал.

На юге, над Плезантоном, светила почти полная луна. Небо будто взорвалось звездами. Звезды! Конрад не видел неба с тех пор, как попал в Санта-Риту. Зевсовы звезды! Это стало вдруг ясно, как никогда.

Мотор тарахтел еще громче. Футах в тридцати на утоптанной земле двора стояло небольшое здание, то ли ангар, то ли сарай. Из окон лился слабый свет. Тарахтел аварийный генератор. Рядом с ангаром зажглись два ярких луча и заметались по двору — охранники с фонарями. Издалека, видимо из Плезантона, слышались вой полицейских сирен и сигналы пожарных. Конрад посмотрел туда, откуда они только что вышли. Все западное крыло лежало в развалинах, расколотое надвое. Одна половина крыши со стеклянным окном осыпалась, другая сильно накренилась. В лунном свете Конрад увидел невысокий длинный холм, выросший у разрушенного здания. Низенький, но отчетливый, три-четыре фута в высоту. Холм пробился прямо под зданием, под блоком D, и протянулся с севера на юг. Конрад посмотрел в другую сторону. Огромная долина Ливермор вдруг показалась ему такой привольной и мирной. Конрад повернулся к пятьсот восьмидесятому шоссе. Скоростная трасса будто исчезла — ни одного фонаря. Видимо, электричество отключилось по всей округе. На тюремном дворе появились новые огни — фонари полицейских — и запрыгали туда-сюда. Охранники громко перекрикивались.

— Я направда… направда плохо… брата… — сказал Пять-Ноль, не поднимая головы.

— Ничего, погоди немного.

Один из фонариков, раскачиваясь из стороны в сторону, направился к ним. Луч ударил прямо в лицо. Такой яркий, что Конрад прикрыл ладонью глаза. Даже силуэт охранника разглядеть было невозможно.

— Откуда? Из какого блока? — Оклендский говор, говор деревенского парня из-под Ливермора.

— Оттуда! — Конрад показал на разрушенное здание. — Блок Дэ.

— Так… быстро за мной, — сказал голос. — Всем приказано собраться в ремонтном ангаре.

Пять-Ноль даже не шевельнулся. В ярком свете фонарика казалось, что еле сидящий на земле полуголый гаваец, с ног до головы измазанный грязью и кровью, сейчас умрет. Голова его бессильно свесилась на грудь, чуть-чуть приподнимаясь в такт тяжелому дыханию.

— Вставай, — велел охранник с фонариком, правда, не очень строго.

— Ему нужен врач, — пояснил Конрад.

— Ясное дело, мы…

— Э, Леон! — закричали от ангара. — Где ты там?

— Тут! — отозвался охранник с фонариком. — У меня двое заключенных!

— Бросай их на хрен! Быстро сюда! Беги в восточное крыло!

Луч фонарика еще раз обшарил Пять-Ноль и уперся прямо в лицо Конраду.

— Ждите меня здесь, понятно? Я сейчас вернусь. И чтоб, бля, ни шагу. Сунетесь за ограду — стреляют без предупреждения, найду где-нибудь, кроме ангара — будете в усрачке!

И потрусил к восточному крылу. Пять-Ноль медленно поднял голову, поддерживая подбородок рукой, и посмотрел на Конрада.

— Конрад… брата… — Он все еще тяжело дышал. — Валий на хырен… валий…

— Что?

— Беги, брата! Тикай! Эди хымыри собирай заключеннай в аг-гар, типтак, кучей — в темнота… Ротто-аббалы, они будут тебя убить, бра! Моккай-чай-мертвяк!

Конрад слушал, как тарахтит генератор. Вопли, крики… Параболы света — лучи фонариков — метались по двору. Он сел на корточки рядом с гавайцем.

— Да, я свалю, Пять-Ноль, но не потому, что боюсь Ротто или этих… — Он досадливо махнул рукой. — Ты знаешь, кто это сделал? — И запнулся. Так и остался сидеть на корточках с полуоткрытым ртом. Хатнику бесполезно говорить о Зевсе. Пять-Ноль верит только в сиюминутные материальные причины-следствия.