Отец отодвигает маму плечом, чуть не сбив ее с ног, и нависает надо мной. Хромированные доспехи резко блестят в свете флуоресцентных ламп.

Он знает, о чем я говорю, чего прошу на самом деле.

– Нет, – отвечает он. – Ты принадлежишь мне, Эванжелина. Ты моя дочь. Ты принадлежишь семье. У тебя есть долг перед нами.

Еще один шаг назад. Волки, сидящие у двери, поднимаются.

– Нет.

Как тень, как великан, отец движется вместе со мной, в такт моим шагам.

– Кто ты, если не Самос? – рычит он. – Никто.

Я знала, что ответ будет таким. Последняя нить, и без того тонкая и слабая, рвется. На глаза невольно наворачиваются слезы. Не знаю, прольются ли они. Я не чувствую ничего, кроме горящего в душе гнева.

– Вы больше во мне не нуждаетесь. Ни ради власти, ни из жадности, – бросаю я в лицо родителям. – И все-таки не желаете меня отпустить.

Он моргает, и на короткое мгновение его ярость стихает. И этот трюк почти срабатывает. Он мой отец, и я люблю его. Пусть даже он так со мной обращается. Пусть даже хочет воспользоваться моей любовью, чтобы удержать меня в тюрьме. В плену собственной крови.

Я с рождения привыкла ценить семью превыше всего. «Будь верной своему роду».

Но Элейн и есть моя семья. Самый близкий мне человек.

– Больше я не стану спрашивать твоего разрешения, – шепотом говорю я, стискивая кулак.

Лампы лопаются и разлетаются. Отец застигнут врасплох. Серебряная кровь течет из порезов у него на голове. Ошеломленный, он пошатывается. Но он жив. Даже не оглушен. Для этого у меня не хватит храбрости.

Я никогда раньше не бегала так быстро, даже в бою. Потому что мне в жизни не было так страшно.

Волки проворны. Они рычат за спиной, наскакивают, атакуют. Я отбиваюсь от них металлом, которым покрыты мои руки, превращаю пластины доспехов в ножи. Один волк визжит и воет, когда лезвие оставляет ярко-алую рану у него поперек живота. Второй крупнее и сильнее – он прыгает, пытаясь меня опрокинуть. Я увертываюсь и падаю на спину, а волк устремляется к моему горлу. Мне на грудь приземляется двухсотфунтовая мускулистая туша, выдавив из легких весь воздух.

Зубы смыкаются у меня на шее, но не до конца. Острия клыков слегка надавливают на кожу – достаточно, чтобы оставить синяк. Чтобы намекнуть: шевелиться не стоит.

Лампы на потолке дрожат в своих металлических креплениях, дверные петли тоже.

Я не могу двигаться, едва могу дышать.

Я пробежала целых десять метров.

– Не шевели даже пальцем, – с жестокой радостью произносит мама, показавшись надо мной.

Волк дрожит, его желтые глаза впиваются в меня.

Отец, подобный грозовой туче, появляется рядом с матерью. Он подносит руку к голове, унимая кровь. Глаза у него гораздо страшней, чем у волка.

– Глупая девчонка, – хрипло говорит он. – После всего, что мы для тебя сделали. После всего, ЧЕМ мы тебя сделали.

– Кроме одного изъяна, – отвечает мама.

Она цокает языком, оглядывая меня. Как будто я – одно из ее животных, выращенных для личного использования. Наверное, так оно и есть.

– Одного глубокого противоестественного изъяна.

Я пытаюсь вздохнуть в хватке волка, хотя бы для того, чтобы подавить рыдание. В животе все скручивается. Я хочу взмолиться: «Отпустите меня».

Но отец этого не сделает. Не может.

Наверное, так воспитывали его самого.

Не знаю отчего, но я думаю о Мэре Бэрроу. Об ее родителях, которые прощались с ней, когда мы покидали Монфор. Они – ничто, незначительные людишки, не обладающие ни особой красотой, ни умом, ни властью. Но я так сильно им завидую, что меня мутит.

– Пожалуйста, – выговариваю я.

Волк держит крепко.

Отец подходит ближе. Его пальцы окрашены серебряным. Резко взмахнув рукой, он обрызгивает меня собственной кровью. «Вот что ты сделала».

– Я лично притащу тебя обратно в Разломы.

Не сомневаюсь.

Я смотрю на него, царапая пальцами пол. Даже собственная броня предает меня, сползая с моего тела по отцовскому приказу. Теперь я беззащитна и не вооружена. Беспомощна. Навеки пленница.

И тут отец отлетает в сторону; на лице у него – невиданное доселе удивление. Кто-то тащит его за хромированные пластины, покрывающие тело сверху донизу. Он врезается в ближайшую стену и бьется о нее затылком. Мама вскрикивает, когда отец мешком валится на пол.

Волка, который держит меня, ждет иная судьба.

Лезвие рассекает его шею, и отрубленная голова отлетает, упав с тошнотворным шлепком на пол. Мое лицо заливает горячая алая кровь.

Я не вздрагиваю. Знакомая прохладная рука хватает меня за запястье и тянет.

– Ты нас хорошо обучил, – говорит отцу Птолемус, помогая мне встать.

Мы бежим вместе, и на сей раз я оглядываюсь.

Мама склонилась над отцом. Он жив и пытается встать, но ноги его плохо держат.

– До свиданья, Эванжелина, – произносит мужской голос.

Джулиан Джейкос выходит из соседнего коридора, и с ним Анабель. Сплетя пальцы и не глядя на меня, она приближается к моему отцу. Какая страшная сила в этой маленькой женщине.

– Беги, Ларенция.

Я подавляю желание зажать уши, пусть даже мелодичный голос Джулиана околдовывает не меня. Тем не менее сила певца пульсирует в воздухе, густая, как сахарный сироп.

– Забудь своих детей.

Слышатся удаляющиеся мамины шаги, торопливые, как у кошки.

– Ларенция! – булькает отец, от потрясения едва способный говорить.

Но, оказывается, вопить он может.

Я оставляю его Анабель и Джулиану. Какую бы судьбу они ни уготовили королю Разломов.

Снаружи сгустился туман, окутав площадь серой дымкой. Она слишком густа, чтобы быть естественной. В тумане виднеется силуэт Рен – она ждет нас, и ее изящная фигура отчетливо вырисовывается на фоне прочих теней. Это солдаты Кэла, быть может целый легион, судя по многочисленным силуэтам.

Увидев меня и Птолемуса, Рен машет рукой.

– Сюда! – кричит она.

Что-то маячит на грани восприятия – настолько массивное, что я ощущаю его даже на большом расстоянии. Очевидно, корабли Озерных. Над головой, незримые, с визгом проносятся туда и сюда самолеты. Где-то воют и взрываются снаряды – полагаю, там, где находится вражеская армада. В тумане я, как в ловушке. Ничего не видно. Я могу лишь держаться поближе к Рен и Птолемусу, пока мы проталкиваемся сквозь гущу солдат, шагающих на свои места. Несколько человек смотрят на нас, но никто не пытается остановить. И вскоре Военное министерство тает за спиной, поглощенное туманом.