— Художественное фото! — Он сделал последний снимок, спрятал фотоаппарат.

Лена неожиданно сказала:

— Ты скажи Сергею, что мы любим его. Любим и ждем. Так и скажи.

— Спасибо. — Костя улыбался и не уходил.

— Иди, Константин, хватит. Я могу зареветь. — Лена крепче прижала сына к себе.

Несколько дней назад Скорин попросил у Шлоссера географическую карту европейской части СССР. Карту он повесил в своей комнате, вколол в нее множество черных и красных флажков, отметив линию фронта. Каждый день Скорин переставлял флажки. И сегодня, прослушав сводку Совинформбюро, заглядывая в блокнот, он возился с флажками. Шлоссер наблюдал за ним молча, когда же Скорин оставил в Севастополе красный флажок, барон, усмехнувшись, хотел его вынуть.

— Севастополь взят, капитан.

— Так считает доктор Геббельс. В Севастополе уличные бои. — Скорин отошел от карты. Черно-красная ломаная линия пересекала карту от Белого до Черного моря.

— Вы чудак. — Встав рядом со Скориным, Шлоссер указал на карту. — Картина от этого не меняется. — Он провел рукой от границ Германии до линии фронта.

Скорин не отвечал, он смотрел на карту, как смотрит человек на предстоящую работу, долгую и тяжелую. Трудно, но надо ее выполнить. Вообще русский все больше удивлял барона. Русский не изменился ни на йоту. Следил за собой, соблюдал строгий распорядок дня. Даже выполняя указания Шлоссера, капитан вел себя так, словно он был не побежденным, а победителем. Вероятно, уверен, что его сигнал о работе под контролем дошел до Москвы — только так мог объяснить его поведение Шлоссер.

А теперь эта карта. Капитан не пытался больше агитировать Шлоссера. Шлоссера не покидало чувство, что русский хладнокровно и последовательно его изучает. Разглядывает. Как вот эту карту. Исследует слабые и сильные стороны, понимая сегодняшние трудности, не сомневается в конечной победе.

— Долго. — Скорин вздохнул. — Как сказала одна русская женщина, всех на танки не пересажаешь. Пешком идти надо. — Он провел рукой от линии фронта до Берлина. — Сколько людей погибнет, барон!

Шлоссер пожал плечами: он никогда не думал над этим.

— Даже не задумывались? Зря. — Скорин увидел на пороге комнаты Лоту. Шлоссер, продолжая стоять лицом к карте, не видел девушку. Теперь Скорин говорил больше для Лоты, чем для барона. — Придет время, барон, и вам зададут этот вопрос, не здесь… Может быть, его задаст ваш сын.

Усмешка сошла с лица Шлоссера, он задумчиво теребил ус, пытаясь хотя бы приблизительно представить — действительно, сколько погибнет людей в этой битве? От Скорина не ускользнула задумчивость барона и любопытные глаза Лоты. Момент был благоприятный, Скорин решил не упускать его.

— Парадокс в том, барон, что все известно до конца. Мы разобьем ваши армии. Уничтожим фашизм… Будет суд. Такие, как вы, барон, отойдут в сторону, произнесут традиционные слова: «При чем здесь я? Я солдат! Я выполнял приказы».

Шлоссер делано рассмеялся, повернувшись, увидел Лоту, зло посмотрел на Скорина:

— Вернитесь на грешную землю. Вам пора на прогулку, капитан. — Насмешливо-презрительный тон Шлоссера должен указать Скорину его место.

Фрегатенкапитан Целлариус понимал, что Шлоссер прав, — серьезная дезинформация может быть передана только со ссылкой на очень солидный источник. Такового у русского разведчика пока нет. Необходимо принять срочные меры. И Целлариус вновь вылетел в Берлин…

Адмирал одобрил кандидатуру, предложенную Шлоссером, — полковник генштаба Редлих имеет доступ к секретнейшей информации и не имеет серьезных покровителей. Последний фактор играет решающую роль. Через два дня Целлариус и несколько растерянный внезапной и не очень обоснованной командировкой полковник Редлих прилетели в Таллин. Прямо с аэродрома они приехали в абверштелле, где их ждал Шлоссер.

После традиционных приветствий, рюмок коньяка и расспросов о здоровье семьи простодушный полковник, расчувствовавшись, выложил на стол объемистую пачку семейных фотографий. Шлоссер вежливо кивал, выслушивая пояснения к многочисленным снимкам. Слава богу, Редлих был крайне болтлив, барону не приходилось напрягаться, чтобы поддерживать разговор. Наконец дошли до последней, видимо самой дорогой полковнику фотографии: две девочки лет пяти-шести, в центре мальчик постарше, держащий их за руки.

— Очаровательно! — облегченно вздохнул Шлоссер.

— Вы понимаете, барон, как мне не хотелось их оставлять. — Редлих, толстый, рыжий, военный мундир сидел на нем мешковато, любовно посмотрев на фото, спрятал его в бумажник.

Целлариус сидел на диване и с легкой улыбкой следил за Шлоссером и Редлихом.

— Клянусь, барон, я так и не понял, зачем меня послали в Таллин, — беспечно болтал Редлих, глядя на Шлоссера наивными голубыми глазами. — Я специалист по Японии, кабинетный червь. Фрегатенкапитан, — легкий поклон в сторону Целлариуса, — был очень любезен и обещал помочь с гостиницей. Не поверите, но я летел впервые. Незабываемые впечатления.

— Таллин — прекрасный город, — сказал Шлоссер.

— Конечно. Отдохнете, полковник, — поддержал разговор Целлариус. — Я забронирую вам в гостинице отличный номер…

— Зачем, Александр? — запротестовал Шлоссер. — У меня в Таллине есть знакомая — очаровательная вдова. Она со своим приятелем занимает целый особняк. Прислуга, домашние обеды и… очаровательная хозяйка.

Мужчины рассмеялись.

— Прелестно! Я буду вам очень обязан, барон. Признаться, не люблю гостиниц.

События разворачивались по точно намеченному плану. Вечером, в ожидании ужина, Лота знакомила гостя с предками покойного «мужа».

Она переходила от портрета к портрету. Редлих держал хозяйку под руку, вежливо кивал, больше внимания уделял «очаровательной вдове», чем предкам ее покойного мужа.

Стол поблескивал хрусталем и старинным фарфором, который был специально доставлен из квартиры барона. Шлоссер и Скорин, стоя у горящего камина, тихо беседовали.

— Да поверьте вы наконец, капитан, — говорил Шлоссер, — это самый что ни на есть настоящий полковник генштаба. Специалист по Востоку.

— При чем тут Восток? — спросил Скорин.

— Значения не имеет. Кажется, Редлих научная величина и все прочее. Его должны знать в Москве. В гестапо есть данные, что он не симпатизирует фюреру. Он многое знает. Это находка для вас.

— Которую мне подсовывает абвер, — добавил Скорин.

— Таковы условия игры.

— Посмотрим.

Закончив «экскурсию», Лота хлопнула в ладоши:

— Господа, прошу к столу!

Было время ужина, но полковник не ел целый день, и ради гостя Шлоссер распорядился приготовить обед. Скорин обратил внимание, что сегодня обед был выдержан в истинно немецком стиле. На столе не было ни водки, ни коньяка — их пили до обеда, зато пиво, которое Шлоссер не выносил, подали в неограниченном количестве. Видно, Шлоссер хорошо знал вкусы гостя: Редлих был в восторге и от пива, и от рыбных и мясных салатов. Когда же подали наваристый острый бульон из бычьих хвостов, на лице полковника появилась мечтательная улыбка. Шлоссер не курил, как обычно, ведь немцы должны относиться к еде с благоговением. Ел барон мало, вел тихую