Да и молимся мы словами, ведь так?

И тут я почувствовал, что кто-то еще, третий, начинает проникать в меня словами.

Я не слышал их, нет – но я чувствовал их сильнее и ярче, чем если бы слышал.

Эти слова доносились до меня тихим шорохом, дыханием, просто ощущением силы чего-то нового, куда я входил. Задрожал и задвигался воздух вокруг – и я увидел, что снежные исполины на горизонте ожили, шевелятся. Мне стало тревожно. Я оглянулся и увидел, что цвет вокруг изменился. Лиза стала бледно-желтой, потом лимонной. Лед под моими ногами фосфоресцировал всеми цветами радуги. Потом он начал медленно плавиться, но ногам не было жарко. Тонкий, как нить, луч солнечного света подплыл ко мне и остановился возле меня. Так что же – солнце не гаснет? Луч света стоял неподвижно и был объемным, как в стереоскопическом фильме. Хотелось взглянуть на то, что было за ним, и я обошел вокруг этого тонко вытканного золотистого столба.

А в воздухе уже летали и жили цвета. Яркие и густые, прозрачные и чернильные, теплые и холодные, горькие и соленые, смешные и злые, пугающие и умиротворенные – они, казалось, повторяют мысли и эмоции, выходящие из меня, и окрашивают их в цвет.

Глянув под ноги, я едва не вскрикнул: подо мной оживало море – плавающие в нем рыбы были такими красочными и такими объемными, что мне хотелось протянуть руку и потрогать их. Протянув руку, я дотронулся до улыбающейся мне Рыбы-шар – и не ощутил прикосновения ко льду. Меня обдало жаром страха: «А где же лед?»

Я стоял… вернее, сидел на воде. Подо мной на многие километры вниз уходила пропасть, заполненная прозрачной водой, в которой плавали и шевелились животные. Повернув голову, я увидел берег, с которого мы пришли. Странно… я видел там, далеко, даже маленьких жучков, ползущих по коре деревьев, растущих на берегу. И отдельные травинки мха на холмах, похожих на пьющих из озера мамонтов. На дальних горах – голубых, что колыхались на горизонте – был виден стекающий вниз водопад, крадущийся по склону снежный барс, блеск его глаз… Я смотрел и видел все это так, словно ко мне вдруг вернулось мое настоящее, забытое зрение, которое оказалось в тысячи, миллионы раз сильнее того, что было у меня раньше…

И тогда, повинуясь внезапному инстинкту панического бегства, я зажмурил глаза – но тут же с изумлением понял, что продолжал видеть все то же самое, как будто у меня и не было глаз!..

Я не помню, открыл ли я снова глаза или продолжаю и тогда, и теперь смотреть без них?

Мои пальцы стали чрезвычайно мягкими, словно были сделаны из пластмассы, которую разогрели на огне. Я поднес один палец ко рту, с интересом попробовал его на зуб – он и в самом деле гнулся и деформировался, как происходит это с пластиком или с пластилином – и было понятно, что я легко, если только вздумаю, смогу его откусить.

Я уже положил в рот пальцы своей правой руки и начал сжимать их зубами, как в моем мозгу мелькнуло дальнее воспоминание – словно я нырнул на предельную глубину памяти и резко достиг дна. Там, на дне, я увидел сверкавшие россыпи своих слов, мыслей, поступков. Здесь же лежали и прочитанные мной и моими предками сказки, предания, притчи, легенды, слова из которых выскочили и заструились в меня, и тут же я вспомнил, что когда-то мне, маленькому, сидя у моей постели, читала сказки бабушка – читала тогда, когда я еще вспомнить об этом не мог – но сейчас-то вспомнил… Там, в этих сказках, были такие слова: «Иди, добрый молодец, вперед, и не оборачивайся. Если встретишь злые чудеса перед собой – скажи им: не верю! А если поверишь, то пропадешь ни за что, добрый молодец…»

Мои зубы вошли в мякоть пальцев, продавливая ее. Еще мгновение – и я откушу собственную руку. «Не верю!» – вдруг кометой из прошлого вспыхнули слова. И сразу же мои пальцы стали обычными, твердыми – только заныла надкушенная плоть. Выдернув руку изо рта, я увидел, что с прокушенных пальцев течет кровь. Но что это? Я пристально вгляделся: пальцы моей руки повисли, словно были без костей, вытянулись и заострились на конце. Еще мгновение – и концы пальцев почернели, вздулись, я увидел, что в них копошатся и вылезают наружу черви. Мои пальцы гнили, они были мертвыми!

«Нет, не хочу… – задрожал я, – я хочу выйти отсюда…»

Гниль ползла, извиваясь червями, вверх по руке, и вот, она уже достигла кисти…

– Не верю… – сквозь сжатые зубы выдавил я.

Пальцы вздрогнули, черви задрожали.

– Не верю! – громче крикнул я. Потом еще и еще.

Черви испарились – словно были нарисованы и кто-то стер их. Пальцы подтянулись, стали нормальными.

Я расслабленно улыбнулся: спасибо вам, сказки… И тут же, случайно опустив вниз голову, задрожал.

Снизу, из бездонной воронки морского дна, раскрыв пасти, на меня неслись несколько огромных рыб, похожих на львов.

– Не верю! – выкрикнул я, подскочил – и пасть одного изо львов лязгнула зубами у меня под ногами и тут же превратилась в мирно пасущуюся морскую корову. В тот же миг что-то подлетело ко мне слева, дохнуло ужасом – я вновь бормотнул спасительное «не верю» – и оно растворилось.

Похоже, у меня нашелся способ противостоять этому нашествию…

Не верю. Я кричал свое «не верю», когда ледяная масса вокруг меня превращалась в кипящий снег и брызгала каплями, напоминающими змеиные языки. Никогда не думал, что снег может кипеть, не превращаясь в воду. Я кричал «не верю», когда солнечные лучи обращались в пики копий и падали на меня. Я смеялся «не верю», когда цветы, вырастающие из снега, становились лопающими головами каких-то человекозвериных существ.

Но движение вокруг меня все время нарастало, на какие-то доли секунды оно уже опережало мои спасительные заклинания. Что-то щелкало, свистело, ухало рядом, шелестело, с шепотом проносясь мимо и задевая меня то ли струями воздуха, то ли телами. Я вертел головой и упрямо, с веселой злостью бросал всему этому:

– Не верю. Не верю, не верю, не верю!

– Во что – не верю? – вдруг чешуйчатым телом проскользнул в меня странный вопрос.

В то, что опутывает меня сейчас атаками и прикосновениями, свивая мое мышление в клубок хаоса? В это? Или в то, что может этот клубок разорвать, вырвать, выдернуть из него? Не является ли мое «Не верю!» ответом на мой главный не заданный вопрос: «Как спастись?»

Верю ли я?

Я вспомнил, как моя мать перед смертью сбрасывала с себя с искаженным лицом невидимые руки или когти, будто бы уцепившиеся за нее и пытавшиеся куда-то утащить. «Уйдите, не надо, нет, не надо, уйдите…» – яростно шипела, лежа в кровати, моя полупарализованная мать, мотая головой с зажмуренными глазами, с усилием срывая со своего тела эти жуткие объятия. Что видела она? Во что верила или не верила в свои последние секунды?

И… ушли ли они от нее?

Количество мелькающих вокруг меня больших и маленьких, ничтожных, мельчайших, средних, гигантских существ увеличивалось с каждой секундой. Казалось, воздух сгустился и распался на какие-то цветные живые субстанции, которые без конца шелестели, брюзжали, шептали, кричали, лягались, сношались, кусались – и скорость их беспорядочного мелькания беспрерывно нарастала. Мои спасительные «не верю» уже не успевали за их появлениями и киданиями на меня. Не успевал я договорить одно «не верю», как сбоку, сверху или снизу на меня прыгало новое существо, одним своим видом или прикосновением увеличивающее мой страх. Сжавшись, уцепившись за воду под собой руками, я тараторил без умолку пулеметную дробь из «не верю», уже почти не веря в него. А пляшущая сила вокруг становилась все мощнее, весомей, страшнее, все давила и перла, как вдруг – в какой-то ослепительно черный миг я почувствовал, что уже не управляю окружающим миром и что, наоборот, теперь этот новый, населенный жуткими и непонятными существами мир – он управляет мной!