Во «Встречах» антипавловские тенденции представлены умеренно, но произведения Павла автор игнорирует и представляет Петра как апостола язычников.

Учение, которое Псевдо–Климент вкладывает в уста Петра, очень умело вплетено в ткань повествования; оно представляет собой запутанную смесь евионитских и гностических этических и метафизических идей и выдумок. В христианстве он видит всего лишь возрождение чистой изначальной религии[832], которую Бог явил при сотворении мира, но которая из–за затмевающей ее власти греха и бесовского обольщения время от времени должна обновляться. Приверженцы этой религии — столпы мира: Адам, Енох, Ной, Авраам, Исаак, Иаков, Моисей и Христос. На самом деле они представляют собой лишь семь разных воплощений одного и того же Адама, или изначального человека, истинного Божьего пророка, всеведущего и непогрешимого. Все неблагоприятное, что рассказывается об этих святых людях: пьянство Ноя, многоженство патриархов, убийство человека Моисеем, а особенно богохульственная история о грехопадении Адама, как и недостойные антропопафические отрывки, касающиеся Бога, — были внушены авторам Ветхого Завета дьяволом и его бесами. Таким образом, там, где Филон и Ориген прибегали к аллегорическому толкованию, чтобы удалить из Писания то, что им казалось оскорбительным, Псевдо–Климент прибегает к еще более произвольной гипотезе вмешательства дьявола. Среди истинных пророков Бога он выделяет Адама, Моисея и Христа и ставит Христа выше всех их, однако не выше пророка и законодателя. Следовательно, история религии представляет собой не развитие, а возвращение к изначальному откровению. Христианство и закон Моисея идентичны, и оба они совпадают с религией Адама. Неважно, верит человек в Моисея или во Христа, главное, чтобы он не богохульствовал. Но знать обоих и находить в обоих одно и то же учение — значит быть богатым в Боге, узнавать в новом древнее и в древнем — новое. Христианство пошло вперед только в том, что Евангелие достигло язычников, то есть приобрело всеобщий характер.

Фундаментальным принципом этой чистой религии автор делает учение о едином Боге, Творце мира. Это сугубо евионитская идея, прямо противоположная дуалистическому учению гностиков о демиурге. Но далее он говорит, что весь поток сотворенной жизни исходит от Бога как долгая преемственность половых и этических противоположностей и сизигий и возвращается в Него как абсолютный покой. Здесь он в явном виде излагает пантеистическую теорию эманации гностицизма. Сам Бог един от начала, Он разделил все на противоположности, отделил правое от левого, небеса от земли, день от ночи, свет от тьмы, жизнь от смерти. Так монада превратилась в диаду. Первым шло лучшее, затем — худшее. Но начиная с человека направление поменялось на обратное. Адам, сотворенный по образу Бога, — истинный пророк, а его жена, Ева, представляет ложное пророчество. За ними последовали сначала грешный Каин, потом праведный Авель. Петр явился после Симона Волхва, как свет после тьмы, здоровье после болезни. Так и в последние времена пришествие Христа будет следовать за явлением антихриста. И наконец, весь существующий порядок вещей в будущем исчезнет; благочестивые перейдут в жизнь вечную; нечестивые, так как душа их становится смертной из–за извращения божественного облика, уничтожатся, понеся наказание, которое описывается как очищающий огонь[833]. Когда автор говорит о вечной каре, он просто приспосабливается к популярному мнению. Две части, составляющие путь к спасению, — это исполнение закона в евионитском понимании и полугностическое по своей сущности знание. К первому относятся частые посты, омовения, воздержание от животной пищи и добровольная бедность; для предотвращения безнравственного поведения автор рекомендует рано вступать в брак. Он провозглашает крещение совершенно необходимым для прощения греха, в чем приближается к католической системе. Он также согласен с католическим мнением о том, что спасение может быть обретено только во внешней церкви.

В том, что касается церковной организации, он полностью поддерживает монархическую епископскую точку зрения. Епископ занимает в общине место Христа, обладает властью связывать и разрешать. Ему подчинены пресвитеры и диаконы. А главным наместником Христа, единым зримым главой Церкви, епископом всех епископов у автора — воистину по–евионитски — становится Иаков, брат Господа, епископ Иерусалима, центра всего христианского мира. Поэтому даже Петр должен отчитываться перед ним за свои деяния. Вот почему, согласно вступительным посланиям, проповеди Петра и записи Климента были отправлены на хранение Иакову с сообщением, что Петр назвал Климента своим преемником в Риме.

Нетрудно понять, что автор «Гомилий» обращается к псевдопетровскому изначальному христианству с целью примирения существовавших в христианском мире разногласий и расколов. Конечно, он не преуспел в этом, а, скорее, подготовил почву для растворения евионитского элемента в ортодоксальной католической церкви.

Помимо этих «Гомилий», не очень удачным сокращенным вариантом которых является «Краткое изложение деяний Петра», или «Сокращения» (Epitome), Клименту Римскому приписывается еще несколько трудов (некоторые из них опубликованы, некоторые нет), основанных на том же историческом материале, с небольшими вариациями, но в значительной степени свободных по части вероучения от иудейских и гностических примесей и располагающихся гораздо ближе к ортодоксальной линии.

Самый важный из них — «Встречи» Климента, в десяти книгах, упоминаемые Оригеном, но сейчас сохранившиеся только в латинском переводе Руфина. Их название происходит от повествования (в последних книгах) о встрече разбросанных по свету членов семьи Климента, которые наконец воссоединились, приняв христианство, и были крещены Петром.

Критики не пришли к общему мнению по поводу того, какой из этих трудов первичен. Одни считают «Встречи» ортодоксальным или хотя бы более ортодоксальным вариантом «Гомилий»[834]; другие рассматривают «Гомилии» как еретическое искажение «Встреч»[835]. Но, скорее всего, оба эти труда основаны на более древних и простых иудео–христианских документах, приписываемых Петру и Клименту[836]. Что касается места их создания, то «Гомилии», вероятно, были написаны в Восточной Сирии, а «Встречи» — в Риме. Их относят ко второй половине II века.