Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А тот человек? — почему-то вдруг спросил Гвоздь.
— Больше я его ни разу не видел. Даже имени не помню.
— Жаль — хороший поэт, думаю, нам было бы о чем поговорить.
— Ну, — сказала графинька, — вы-то, как мы знаем, не худший. Сыграйте нам что-нибудь.
Чуть дольше, чем следовало, он смотрел на нее и медлил с ответом.
«Я — не прелесть!..»
— Пожалуйста, — попросила чернявая.
— О чем бы вы хотели услышать?
— Про сраженья! — мявкнула Матиль.
— Да всё равно, — бормотнул Эндуан.
— Про любовь, — с иронической усмешкой произнес Шкиратль. — Песня о сражениях, полагаю, вряд ли порадует хозяев обители.
— Разумно, — согласился Гвоздь. — Ну, тогда вот… из последних…
Музыку к этой балладе он еще как следует не подобрал, поэтому играл, немного изменив, мотив одной из своих старых песен; впрочем, вряд ли они ее слышали.
— Помолись за меня, повинись за меня —
я и в Храм-то войти не смогу: не пропустят!
Как оса в паутине, увяз я в тех днях,
где твой смех — сладким ядом, желанною грустью.
На дорогах лесных и в трактирах чумных
мы рассылали зерна грядущих сказаний.
Ты сказала, что веришь в нелепые сны,
но что снилось тебе в эту ночь, — не сказала.
Как ни странно, песня пользовалась меньшим успехом, чем исполненная Шкиратлем. Или просто люди заскучали? — так или иначе, кое-кто в задних рядах, зевнув, уже подался к выходу. Но сидевшие рядом слушали тихо и внимательно.
— Барды всё переврут, годы всё перетрут —
в жерновах их мы станем мукою и хлебом.
Пропоют, мол, шепнула «люблю» поутру,
и никто не узнает, как были мы слепы!
Позавидуй, смеясь, нам-из-песен, что в вязь
громких слов навсегда угодят и застынут.
Мы ж уйдем восвояси и та восвоясь
нас развеет по вечности эхом и дымом.
Эндуан с каждой строчкой всё обильнее заливался багрянцем. Кажется, Дровосек-младший сообразил, что после двух таких песен ему-то успех точно не светит. На что, похоже, и рассчитывал Шкиратль, когда затеял это представление.
«А у Кукушонка какой здесь интерес?»
Позабудь про меня, не пытайся понять,
отчего сказка вдруг пробивается былью,
отчего эти дни, словно струны звенят,
нам швыряя в лицо: «Но ведь было!.. ведь было!..»
— Браво! — тихо сказала графинька. — А вот мне всегда было интересно: правда, что когда поэт пишет песню, он вдохновляется самой жизнью, тем, что с ним происходит? И такие вот обращения к возлюбленным — их пишут, подразумевая ту или иную реальную особу?
— Не знаю, как у поэтов заведено, а у жонглеров по-разному.
— А эта песня, например?
— Эту, графиня, я посвящаю вам, — поклонился Гвоздь. Воцарилась длинная напряженная пауза, в течение которой чернявая, должно быть, лихорадочно соображала, что ей ответить.
— В конце концов, так ведь и положено поступать наемным шутам, — улыбнулся Рыжий. — Разве нет?
Неловкое молчание нарушил Шкиратль.
— Вспомнил, — сказал он, спрыгивая со стола. — Имени у того человека, кажется, вообще не было — я, во всяком случае, его не слышал. А прозвище было. Господин К'Рапас, когда обращался к гостю, звал его Смутным. Именно так: просто «Смутный». Забавно, да?
— Забавно, — тихо произнес Гвоздь.
Он, надеявшийся в глубине души, что угроза для него и Матиль исчезла, понял вдруг: нет, неправда; ничего еще не кончилось, ничего…
Всё только вот-вот начнется.
Послушать поющих собрались многие — и человек, пристроившийся в дальнем, темном углу зала, ничем среди прочих не выделялся. Разве что очень уж радостно он улыбался: так, словно рассчитывает вот-вот сказочно, безумно разбогатеть.
Да еще, приглядись кто к нему, наверняка обратил бы внимание, что человек этот родом из Трюньила.
Не дожидаясь, пока закончится импровизированное представление, Ясскен поднялся и, никем не замеченный, проскользнул в коридор, чтобы вернуться в конюшню, где его дожидался К'Дунель.
«Чудесный выдался вечер! А завтрашний день, Немигающая — свидетель, будет еще удачнее!..»
Когда расходились, в коридоре Шкиратль непринужденно наступил жонглеру на пятку, извинился и, ловким движением оттерев его в какой-то темный закуток, толкнул к стенке.
— Продолжаете репетировать свой фарс? — прошептал, глядя куда-то в сторону и чеканя каждое слово то ли с брезгливостью, то ли с едва сдерживаемой ненавистью. — Должен вам сказать, господин шут, что он становится всё неудачнее.
— Вы передумали нанимать меня для маркиза?
— Боюсь, если вы будете продолжать в том же духе, я действительно передумаю. Маркизу К'Рапасу вряд ли понадобится мертвый шут. Поразмыслите над этим в следующий раз, когда решите, как и о чём говорить с госпожой Н'Адер. От всей души рекомендую.
Он ушел быстрее, чем Гвоздь сообразил, как ответить. Признаться, последние слова Кукушонка смутили его больше всего.
«Если… Тогда при чем здесь упоминание о Смутном? Случайность?
Не-ет, не верю я в такие случайности!»
Знал бы Гвоздь, что ожидает его завтра, — не зарекался бы. Но он еще не знал.
* * *
Как обычно и бывает, что бы ты ни запланировал, а жизнь палку-другую в колеса непременно вставит. При возвращении Фриния в Сна-Тонр таким коленцем судьбы оказалась прихоть новоиспеченного графа Вольных Земель. Сиятельному вдруг срочно захотелось переговорить с контрабандистом, поставлявшим ему оружие. А дабы ничто не задержало дорогого гостя по дороге к сиятельному правителю, ему, гостю, был выделен соответствующий эскорт. И — не разлучать же упомянутого контрабандиста с его верными помощниками и соратниками!
Значит, поехали всей компанией.
— Объясни ты им, что я всего лишь ступениат, который возвращается в Сна-Тонр, а отнюдь не твоя правая и незаменимая рука! — раздраженно проворчал Фриний, когда караван, сопровождаемый людьми графа, покинул место стоянки и двинулся на северо-запад. — Проклятие, Купчина, я и так потерял здесь уйму времени! Последнее, чего я сейчас хочу, — попасть в гости к местному графу-на-день.
— Уймись! — неожиданно
