простирая руки вперед. До вершины Тэбали доносились и звуки барабанов, сзывавшие правоверных к молитве, и голоса имамов и дервишей, протяжно призывавшие милосердие Всевышнего на детей Пророка. И всю ночь продолжались эти взывания и заклинания, вплоть до того момента, пока, наконец, в три часа тридцать семь минут утра Луна не скрылась за горизонтом, как и следовало ожидать, согласно мировому порядку вещей, что махдисты, однако, приняли, очевидно, за результат своих усердных молений. Это подало им повод к всеобщему торжеству и ликованию.

Итак, в этом отношении, то есть в отношении устрашения мусульман необычайной переменой в Лунном диске, Норбер Моони ошибся: сначала, то есть в первые два дня, арабы даже торжествовали, теперь же, хотя и были, видимо, смущены и даже, пожалуй, до известной степени испуганы, но далеко еще не в такой мере, чтобы решиться отказаться от задуманного дела – осады и бомбардировки Тэбали и Хартума. Вероятно, они мысленно решили, что этот страшный Лунный свет будет преследовать их повсюду, куда бы они не ушли, или же их вожди и учителя сумели растолковать им этот феномен в смысле хорошего предзнаменования для их воинственного предприятия, как несомненный знак высшего благоволения небес к новому пророку Махди и всем его сторонникам.

Как бы то ни было, но когда на следующий день, в шесть часов сорок пять минут вечера, Луна вновь появилась на небе, занимая уже и градус горизонта, что равняется приблизительно одной четверти полукруга, – арабы снова принялись за свои молитвы и заклинания, но при этом не проявляли ни малейшего намерения отказаться от осады Тэбали.

И в самом деле, то зрелище, какое представлялось их глазам в эти дни, было скорее поражающее, чем устрашающее.

Луна занимала теперь целый край неба, если можно так выразиться, и представляла собой громадный молочно-белый, уже почти полный диск, на котором с удивительной ясностью вырисовывалась теперь ее поверхность. Уже простым глазом можно было видеть и цепи гор, и равнины, усеянные отдельными скалистыми пиками, кратерами; громадные голубоватые пространства, представлявшие собой или океаны, или пустыни; береговые линии, окаймленные утесами, угрюмыми скалами, а за ними – бездонные пропасти и крутые обрывы.

Если же смотреть в телескоп, то возникала картина совершенно иного рода. Мельчайшие подробности представлялись зрителю с такой же ясностью, с какой их можно было бы видеть с воздушного шара, парящего на высоте двух или трех тысяч метров над поверхностью.

Отличительной, характерной чертой этого пейзажа являлось полнейшее отсутствие не только океанов, но и морей, озер и рек. Громадные пространства этой поверхности казались поросшими какой-то странной темно-бурой или красно-бурой растительностью, напоминавшей до известной степени осеннюю окраску кленов и каштанов, но нигде не было видно ни городов, ни селений, ни какого бы то ни было человеческого жилья или памятников, созданных руками человеческими. Впрочем, это, конечно, не являлось еще несомненным доказательством безусловного их отсутствия, если принять в соображение, что расстояние, отделявшее даже в данный момент Луну от Земли, было еще слишком велико, чтобы какое бы то ни было грандиозное сооружение, будь оно даже выше всех Египетских пирамид, могло быть заметно даже и в телескопе.

Если бы Гертруда сохраняла в глубине души еще хоть тень сомнения относительно точности воспроизведенных фотографическим способом снимков с Луны, украшавших стены круглой залы в обсерватории, то в этот вечер все ее сомнения должны были бы исчезнуть бесследно. Все, что она видела и чему дивилась на этих снимках, она видела теперь с поразительной точностью на этой живой карте лунной поверхности.

Весь вечер прошел в том, что и она, и все другие по соседи любовались этим небывалым зрелищем, пока, наконец, незадолго до полуночи, край громадного диска Пуны не дошел до западной части горизонта и не стал медленно уходить за него, что продолжалось в течение целых четырех часов, иначе говоря, на двадцать минут дольше, чем продолжался в этот день восход Луны.

Настал уже пятый день опыта, и вплоть до этого момента, казалось, никто особенно не тревожился предстоящей развязкой. Арабы уже настолько успели привыкнуть и освоиться с этим необычайным явлением, что только для формы принимались теперь за свои воззвания, молитвы и заклинания. Что же касается осажденных, то все они каждый раз ожидали теперь с величайшим нетерпением появления Луны: таким занимательным и интересным казалось им то зрелище, какое она представляла в телескоп; так заманчивы и разнообразны были все эти мельчайшие подробности неизведанного и нового для них мира.

Но в этот вечер пятого дня, когда знакомое ночное светило стало выплывать на горизонте в семь часов сорок четыре минуты вечера, все увидели в нем что-то поистине устрашающее. Теперь Лунный диск занимал уже более половины круга или, выражаясь точнее, его диаметр измерялся уже дугой в 182°15′ и 22?!

Еще более устрашающее впечатление производило, несомненно, то обстоятельство, что теперь этот громадный диск имел лишь по краям своим лучистую светящуюся кайму, изливавшую серебристый свет, тогда как вся остальная площадь его представляла собой колоссальную темную массу, выпуклости которой были теперь совершенно ясно видны даже и невооруженным глазом. В этот вечер впервые незабываемое зрелище громадного шара, приближающегося к нашей Земле произвело необычайное впечатление.

Между тем, как это объяснил своим друзьям молодой астроном, для того, чтобы могло получиться такое впечатление, необходимо, чтобы Луна находилась еще на очень большом расстоянии от Земли… Но, несмотря на это объяснение, жители Тэбали, так же как и арабы, до самого момента исчезновения грозного светила за горизонтом, оставались в каком-то подавленном и удрученном состоянии духа. Когда же в четыре часа тридцать три минуты утра на небосклоне не осталось уже ничего, кроме мерцающих звезд, все вздохнули свободней, точно какая-то тяжесть спала с их плеч.

Но вот наступил и шестой вечер. По расчету Норбера Моони, это должен был быть последний, потому что по его вычислениям нисхождение Луны должно было продолжаться шесть суток восемь часов двадцать одну минуту и сорок шесть секунд. И действительно, в тот момент, когда громадный диск Луны стал медленно заполнять собой и, наконец, совершенно поглотил весь горизонт, вид небесного свода представлял собой поистине ужасающее зрелище.

Наступила беспросветная черная ночь, полный, абсолютный мрак, за исключением одной только узкой полоски, окаймлявшей край горизонта с восточной стороны тонкой серебристой лентой и доказывавшей присутствие этой громадной давящей массы; нависшей над земным шаром.

В этот вечер неизъяснимый ужас овладел всеми арабами. Во всех их лагерях воцарилось какое-то гробовое молчание, какая-то мертвая тишина. Не слышалось обычной переклички, ни призывов часов, ни характерных предупреждений